Ганс Эйнсле - Я, Минос, царь Крита

— Мне говорили, что критяне грубы и суеверны, — заметил я, задетый за живое.

— Нет, царевич, это неверно, это скорее можно отнести к нам. Мы — воины, а критяне — художники. Именно у нас действуют жестокие по отношению к иноземцам законы, хотя они чётко регулируют нашу жизнь. Возможно, на Крите ты встретишь более выдающихся и знатных людей, чем у нас. Во многих отношениях Крит влияет на нас, хотим мы того или нет. Всё чаще мужчины заимствуют критскую причёску. Если же вернуться к керамике, Минос, то у них она лучше и красивее. Купольные гробницы, существующие на материке, берут начало от критских образцов.

Пандион смолк и взглянул на меня, словно не мог решиться продолжить свой рассказ.

— Коль скоро мы завели речь о захоронениях: в Пилосе воры обчистили гробницу некоего князя, но не заметили на полу великолепной камеи. На этой золотой печати, которую князь, возможно, носил на запястье, изображён царственный грифон с распростёртыми крыльями. Помимо княжеской печати на полу остались втоптанные в землю золотые пластинки. Всё это показывает, с какой роскошью некогда был похоронен неизвестный князь. Совсем недалеко грабители обнаружили гробницу, которой, вероятно, было более сотни лет. Чтобы освободить место для новых покойников, скелеты прежних извлекли вместе со всеми атрибутами. Один сосуд, которым их снабдили в последний путь, был критского происхождения, а второй покрыт росписью, свидетельствовавшей о несомненном критском влиянии. — Он задумался. — Когда вскрывают гробницы для свежих захоронений, то в одних обнаруживают критские кинжалы, в других — сосуды из Крита. Золотой кубок, найденный в Вафио, также был изготовлен, наверное, каким-то критским художником.

Мы говорили с ним о многом, но всякий раз неизменно возвращались к проблемам Крита.

— Что ещё отличает нас от Крита, — заметил Пандион, — так это дворцы. Если мы, микенцы, видим основу нашего могущества в силе нашего оружия, то критяне демонстрируют в дворцах и виллах своё богатство. Крепости в Микенах, Тиринфе, Мидеа и Аргосе — центры сильной военной власти, в то время как незащищённые центры критян разбросаны по всей стране.

Пандион собирался продолжить свой урок, но к нам подбежала очень красивая рабыня. Она была явно испугана. Ещё издали она закричала:

— Скорее, Пандион, твой дом горит!

Мы помчались туда, но вскоре вздохнули с облегчением: огнём был охвачен только флигель. Позже мы узнали причину пожара: одна из рабынь опрокинула масляный светильник, и пламя тут же охватило солому.

Пандион всегда держал себя в руках. Не прошло и часа, как он принялся прививать мне понятие о верности, благодарности и приличиях, говорил о благоразумии, о добром и злом в человеке.

Когда я одновременно заставал Ритсоса и Пандиона, сразу же завязывались замечательные беседы. Они начинали рассуждать о Крите, а я часто оставался всего лишь восторженным слушателем.

Как-то Ритсос с гордостью заметил, что его царь настолько могуч, что его флот способен одержать победу над любым врагом.

— Но ведь и у нас немало кораблей, Пандион, не так ли? — спросил я.

Гордость заставила Ритсоса забыть про учтивость, и он перебил учителя:

— На побережье к северу от Кносса находятся три важных порта: Сития, Закрое, Иерапетра. В Ханье, а также в Ритимоне есть верфи.

— Как выглядят ваши корабли? — спросил я.

— У наших кораблей высокая носовая часть, в движение их приводят гребцы, но они оснащены и парусами. Эти суда доставляют в Египет кедры, а оттуда везут товары в порты твоей страны. Из рудников Кипра они доставляют медь, а в финикийских портах Угарит, Арвад и Библ меняют вино, оливки, керамику и кожу. Наше вино, да и оливковое масло, любят повсюду, их везут в прекрасных кувшинах. Близ южного побережья моей страны воздвигнут дворец Феста. Он торгует с Египтом, а Кносс на восточном побережье ведёт торговлю преимущественно с вами. Нас кормит море, — сказал он тихо. — Во дворце Кносса есть фреска, на которой изображён дельфин. Многие амфоры расписаны изображением каракатицы, которая считается лакомством.

— А у вас растут бананы? — спросил я по наивности.

— Да, царевич, но они очень малы, хотя очень сладки. У нас растут и яблоки, и гранаты, и фиги. В некоторых областях снимают урожаи миндаля, фисташек, груш, айвы, каштанов и даже сладкой чёрной смородины.

Мы подошли к моей комнате, и я пригласил обоих войти со мной. Айза тут же принесла нам фрукты и поджаристые лепёшки из ячменя.

Критянин, будучи рабом, подождал, пока я немного подкрепился, и с благодарностью взял медовую коврижку.

Мимо прошёл Кадмос, тоже критянин. Я окликнул его и познакомил с Ритсосом, но Кадмос окинул того критическим взглядом.

— Ты критянин? — неприязненно спросил он.

Ритсос утвердительно кивнул.

— Какого цвета колонны в Кноссе? — скептически поинтересовался он.

— Красного.

— С каким оттенком?

— Поскольку дворец — священное место, значит, священны и его колонны. В дни религиозных праздников их мажут кровью жертвенных животных. Так что они имеют кроваво-красный цвет.

— Что означает у нас двойной топорик?

— Это лабрис — символ божественности, — коротко отозвался Ритсос.

— А что такое пифос? — не унимался Кадмос.

— Большой сосуд для запасов. В Кноссе, Фесте, Закросе и какие там ещё есть дворцы, они стоят длинными рядами в кладовых, однако без них не обойтись и ни одному крестьянину: он хранит в них воду, вино, масло и зерно.

— Кем ты был, прежде чем сделался рабом?

Учителем, сам занимался живописью и преподавал критское искусство во дворце Закроса.

— Что оно собой представляет? — уже немного смягчившись, спросил Кадмос.

— Художественный стиль Крита, а именно в нём я вижу своё призвание, — ответил Ритсос, — требует наличия матового фона, на котором коричневой и красно-бурой красками изображают дельфинов, рыб, морские раковины и каракатиц с расправленными щупальцами. Свободное пространство фона мы заполняем изображениями морской травы, кораллов и обломков скал. Когда мы рисуем прыгающую косулю или крадущуюся кошку, то запечатлеваем их непосредственно в движении. Точно так же мы изображаем и человека, танцует ли он или прыгает через быка, участвует в кулачном бою или поклоняется божеству. На многих картинах можно заметить, что дворцовые дамы не носят головных уборов, а предпочитают искусно сделанные причёски. Чаще всего они перевязывают свои длинные распущенные волосы лентой или заплетают их в косу, которая свободно спускается вдоль спины.

— Да, а во время религиозных торжеств все они надевают праздничные одежды, — заметил Кадмос.

Ритсос удивлённо поднял глаза.

— Во время религиозных торжеств? — повторил он. — Это верно. Мужчины и женщины даже меняются одеждой. Тогда женщины надевают короткие набедренные повязки, а мужчины — длинные платья. Странно, — пробормотал он, словно про себя, — наш художественный стиль предписывает изображать кожу женщин белым, а кожу мужчин — красно-бурым цветом.