Ганс Эйнсле - Я, Минос, царь Крита

Как-то после полудня я отправился на виноградники и в оливковые рощи. Дорогой мне повстречался Пандион. Мы успели обменяться всего несколькими словами, как в Пандионе снова заговорил учитель, и он озабоченно принялся убеждать меня не ошибиться и выбрать в жизни правильный путь.

— Послушай меня, Минос! Твоей конечной целью неизменно должно оставаться всеобщее благо! Когда-нибудь ты станешь царём. Настоящий царь — слуга собственного народа. Тебе нужны законы, без них ничего не получится. Запомни: кто в своей строгости превосходит законы, тот — тиран!

— Трудно решить, что в жизни хорошо, а что — плохо, — задумчиво ответил я.

— Не ищи руководящих принципов, Минос, а всегда ставь перед собой цель и стремись к ней. Запомни: чем лучше мы сами, тем лучше будут и окружающие нас люди.

— Полагаю, — неуверенно ответил я, — что много зависит от помощи добрых советчиков. Если они мудры, я смогу принести людям счастье и мир.

Некоторое время мы шли молча. Вдруг Пандион остановился и пристально посмотрел на меня.

— Вокруг тебя будут твориться и добрые и дурные дела. Если тебя настигнет зло, то можешь возроптать на богов и возненавидеть людей, которые в этом виновны. Но подумай, может быть, источник зла был в тебе самом, и нет оснований обвинять богов или проявлять враждебность в отношении какого-то человека. В том, что боги не делают для нас явным всё тайное, есть свой смысл, Минос, — нам самим надлежит находить лучшее. Знай, — это будет особенно важно, когда ты станешь царём, — каждая несправедливость, с которой ты смиришься, сделает тебя соучастником свершившегося зла.

Я взял Гелике к себе — не мог иначе, она слишком овладела моими чувствами. Вскоре после этого я встретил Келиоса.

— Гелике у тебя? — резко спросил он. — За это я получаю Айзу. Такой был уговор.

— Не забывай, — сердито ответил я, — я — Минос, сын царя. Я вправе приказывать и решать. Айза и Гелике останутся у меня.

— Тогда защищайся! — в бешенстве вскричал Келиос и, взмахнув кинжалом, ринулся ко мне.

Я парировал удар. Лязгнул металл по металлу. Раз... второй... третий... Келиос крепче сжал рукоятку кинжала, и я понял, что он готовится к новому нападению. Во мне боролись страх и стремление доказать, что значит быть сыном царя.

Келиос отскочил на шаг в сторону, сделал обманное движение и нанёс удар. В последний момент мне удалось увернуться, и остриё кинжала едва не задело моё горло. Он тут же развернулся и снова взмахнул кинжалом. Мне снова удалось избежать удара.

Затаптывая цветы и ломая кустарник, мы нападали друг на друга, наносили друг другу удары, уклонялись от них, наступали, отскакивали назад.

— Защищайся! — в очередной раз бросился на меня Келиос.

Я попытался отскочить, оступился и потерял равновесие. За считанные доли секунды Келиос припечатал меня к земле и приставил к горлу кинжал. Мысленно я уже попрощался с жизнью.

— Я мог бы сейчас убить тебя, — тяжело дыша, произнёс Келиос. — Поклянись, что немедленно освободишь Гелике, прогонишь её из своего дворца. Но мне она больше не нужна, пусть отправляется на улицу и подыхает, как собака. Поклянись, что не передашь меня в руки правосудия за то, что я угрожал твоей жизни. Поклянись!..

Я воспользовался этой короткой передышкой и сбросил с себя Келиоса. Мы оба снова были на ногах и продолжали поединок.

— У тебя был выбор! — ревел Келиос. — Пусть боги простят меня, но теперь я убью тебя!

Он вновь напал на меня, мы столкнулись грудь с грудью. Теперь счастье было на моей стороне. В ответ на моё обманное движение Келиос прыгнул прямо в цветы, поскользнулся, упал, и на этот раз уже я лежал на нём, прижимая остриё кинжала к его груди.

Он с ужасом глядел на меня, жадно глотая воздух; сделав неловкое движение, он выронил своё оружие.

— Я мог бы убить тебя, — сказал я, повторяя его слова. — Но теперь мы квиты. Я готов забыть, как ты грозил мне, сыну царя, смертью.

Когда я поднялся, Келиос заплакал от стыда. Это были странные звуки, они встречали сочувствие на небесах. Я знал, что на моих глазах страдает микенец...

По пути в свою комнату я повстречал Пандиона. Он мельком окинул меня взглядом и задумчиво произнёс:

— Ответственность означает, что человеку известно, что он собой представляет и что он отдаёт себе отчёт в незаменимости другого.

Я поблагодарил его и двинулся дальше, размышляя.

— Другой незаменим? — пробормотал я.

Сон никак не приходил ко мне. Меня вновь мучили внутренние голоса. Может быть, всё это из-за поединка с Келиосом? Чтобы заставить их замолчать, я несколько раз поднимался с постели и подходил к окну. Неожиданно до меня дошёл голос из самых глубин моей души. Он шепнул, что мне следует брать пример с фараона Аменофиса, сына прославленного Тутмоса [8] ...брать пример с фараона Аменофиса, сына прославленного Тутмоса. — Аменофис — греческая форма египетского имени Аменхотеп. Речь идёт о фараонах Аменхотепе II и Тутмосе III (см. Словарь). .

Почему с Аменофиса? Я пытался ответить себе на этот вопрос. Это был тот самый фараон, при котором были порабощены иудеи. Говорят, в результате десяти египетских казней [9] Десять египетских казней. — По библейскому мифу, за отказ фараона освободить евреев из плена Бог подверг Египет десяти казням: превратил воду в кровь, наслал жаб, мошек, моровую язву, в стране вымер весь скот, град уничтожил все посевы, землю усеяла саранча, пожравшая то, что пощадил град. Египет покрыла густая тьма (отсюда выражение «тьма египетская»), и, наконец, Бог поразил всех первенцев в Египте. им удался исход из Египта. Это был тот самый фараон, который пережил извержение вулкана на Каллисто и потоп, едва не погубивший Крит.

Я начал считать и пришёл к выводу, что от этой катастрофы нас отделяет время, не превышающее жизни одного поколения.

В голове у меня снова пронёсся вихрь мыслей. Почему, собственно, вспомнил Аменофиса?

Вскоре я понял. Предание гласит, что фараон не был мстительным. Он запретил выкалывать глаза пленным, подвергать их пыткам и сажать на кол.

«Он был благороден», — шепнул мне один внутренний голос. Другой иронически заметил: «Ты тоже мог бы быть благородным. Но одного стремления недостаточно — нужно не только хотеть, но и что-то делать».

Не знаю, что послужило причиной — нравоучения Пандиона, поединок с Келиосом, заботы моей матери, а может быть, рассказы Ритсоса достигли своей цели, но как бы то ни было, я стал учтивее в обращении, благодарил даже детей, если они дарили мне цветы или фрукты. Я стал понимать, что у каждого человека есть душа и что она тоже, как и тело, требует пищи.

Я был счастлив и горд, мне казалось, что я узнал самое важное: царь должен служить своему народу, любить каждого из своих подданных.