Ганс Эйнсле - Я, Минос, царь Крита

Сарра пересекла двор, стараясь разглядеть обидчика.

— Будь ты проклята, чужеземка, чьи грехи останавливают воды Нила!

— Эта грязная иудейка мешает разливаться водам Нила! Горе нам! Голод и нищета постигнут Нижний Египет!

— Глупцы! — возмутился министр. — Сколько раз чужестранцы, которые находились у нас в плену и изнемогали от непосильного труда, могли насылать на нас проклятья! Да разве любой из них не отдал бы жизнь, лишь бы над Египтом никогда больше не всходило солнце и Нил не разливался в начале года, как ему положено? Что проку от ваших молитв и проклятий? Да и зачем женщине, которая благоденствует рядом со своим господином, царём Крита Миносом, насылать на нас несчастье?!

— И всё же Моисей, пророк иудеев, наслал на Египет тьму и мор! — возразили ему.

— Перестаньте, египтяне! Поверьте мне! Возвращайтесь в свои жилища! Прежде чем вы переступите порог своего дома, Нил начнёт разливаться!

Ночной ветер шевелил листья пальм. На окружающие нас белые стены падали причудливые тени.

— Вижу свет! — пронзительно закричала вдруг какая-то женщина.

Все бросились к дверям, откуда открывался прекрасный вид на окрестности. Всё верно — на башне Мемфиса действительно горел огонь.

— Нил поднимается, Нил поднимается! — ликовали кругом.

Мы спустились на берег, где уже пылали многочисленные огни...

Месяц тот сменился месяцем паофи, который приходился на вторую половину июля. Воды Нила, сперва зеленоватые, теперь сделались белёсыми, а затем красноватыми. Дворцовый мерный бассейн в Мемфисе показывал уровень воды почти в два человеческих роста. А Нил продолжал разливаться, каждый день его уровень повышался на ширину двух ладоней. Самые нижние поля оказались уже затопленными, с остальных спешно убирали лен, виноград и хлопок. Там, где утром было ещё сухо, к вечеру плескались волны. Шаг за шагом они отвоёвывали у пашни всё больше площади. Когда вода добиралась до обширных низин, на их месте возникали небольшие озёра.

Куда ни бросишь взгляд, повсюду расположенные на холмах небольшие имения превратились в труднодоступные острова. Иной раз, отправляясь утром из дому пешком, человек возвращался вечером на плоту. Число лодок и плотов значительно увеличилось. В воздухе стоял шум от поднимающейся воды, слышались крики испуганных птиц п вдохновенное пение людей.

В период с половины сентября до половины октября поды Нила достигли максимального уровня, после чего он стал постепенно снижаться. В садах рабы собирали плоды тамариндов, финики и оливки, повторно зацвели деревья.

Фараон удовлетворил мою просьбу, и я получил возможность отправиться в Фивы. Для этого путешествия было выделено больше десятка великолепно украшенных судов. Меня не оставляло желание, которое я ещё ребёнком высказывал Гайе, — строить города и порты и прокладывать дороги. Теперь я увижу город, столицу. Именно из Фив началось изгнание гиксосов и восстановление Египта. Удастся ли мне когда-нибудь стать единовластным повелителем Крита? Радаманта, правда, уже не было в живых, но за его наследство боролись несколько его сыновей. Беспокоил меня Сарпедон, прирождённый интриган, я чувствовал, что мне ещё предстоит изнурительная борьба с ним.

Я забыл обо всём, любуясь красотой ландшафта. Когда мы поднимались вверх по Нилу, я обратил внимание, как узка его долина. Позади полей, засеянных хлопком и сахарным тростником, непрерывно тянулись пустыни: Аравийская — по левую сторону и Ливийская — по правую. Удобно устроившись, я слегка задремал... Внезапно перед моими глазами, подобно миражу, возник мой брат Сарпедон.

Я спросил, что ему надо.

— Как шторм гонит птиц в пустыню, так и злость прибивает человека к берегу несправедливости. Ты удивляешься поведению своих жрецов, подозреваешь их, утверждаешь, что они невозможны, а между тем ты сам невозможен.

— Я не понимаю тебя.

— Ты, царь, имеешь много женщин. Чем же тебя так привлекает эта иудейка Сарра?

— Ты говоришь словами матери! — посетовал я.

— Твоя достойная мать души в тебе не чает. Верно, Сарра ей не по душе. Из чувства противоречия я сказал ей, что мне нравится твоя Сарра и в шутку заметил, что ты однажды подарил мне свору охотничьих собак и двух сирийских лошадей, которые тебе наскучили. Так что я жду, пока тебе не наскучит и эта женщина Израилева племени и ты не отдашь мне её в наложницы.

— Что ж, ты верен себе.

— А ты мало-помалу стареешь. Не понимаю, ты мог бы иметь самых красивых девушек, а отдал своё сердце иудейке, которая уже начала покрываться морщинами. Что с тобой творится? Ты мог бы не только пить лучшие вина, но и купаться в них. А между тем пьёшь скверное солдатское вино и питаешься, как они, сухими лепёшками, натёртыми чесноком. Откуда у тебя такой грубый вкус? Ты самый видный царь Крита, многие женщины сочли бы за счастье готовить тебе пищу. Ты выставляешь себя на посмешище не только тем, что протягиваешь руку за едой, но ещё больше тем, что сам умываешься и одеваешься. Ох, Минос, Минос, — вздохнул он, — что будет с твоим царством, если ты живёшь как простой крестьянин?

Какой-то шум заставил меня вскочить на ноги. Может быть, я заснул? Я посмотрел туда, где стоял Сарпедон, но там никого не оказалось...

Плавание по Нилу утомило меня. Хотя ночами я хорошо спал, а слуги и рабы заботились обо мне наилучшим образом, я был рад, когда мы достигли цели путешествия. На землю Фив мы ступили около полудня.

Любовь египтян к роскоши проявлялась в грандиозных храмах. Моё воображение поразил лес колонн в храме Амона: я насчитал их больше сотни. Потом я увидел высочайший обелиск Египта. Он был изготовлен из красного гранита по распоряжению царицы Хатшепсут, единственной женщины на египетском троне, на шестнадцатом году её правления.

На следующий день мы переправились на другой берег Нила и поскакали к городу мёртвых Фив. Там, на западной стороне, где солнце садилось в пески пустыни, было царство отошедших в вечность. Целый городской квартал трудился над жилищами мёртвых: в глазах рябило от множества ремесленников, ваятелей, бальзамировщиков, каменотёсов и рабов.

Я увидел холм, изрытый подобием кроличьих нор. Там находились могилы министров и придворных. Стены гробниц покрывали росписи, изображавшие охоту на птиц, сбор налогов, уборку урожая и прочие сцены повседневной жизни.

Оказалось, богачи сооружали себе гробницы ещё при жизни, заставляя художников изображать на стенах даже сцены собственного погребения.

Мне было известно, что во многих странах обилие детей считается наивысшим счастьем, дарованным богами, но тем не менее удивился, услышав от офицера, не отходившего от меня ни на шаг, что один фараон имел семьдесят девять сыновей и пятьдесят девять дочерей.