Роберт Картер - Меч войны

— Знаешь ли ты, чем я владею? Знаешь ли, что это? — вопрошал Назир Джанг. Лицо его отражало овладевшее им состояние транса, взгляд был прикован к проклятому алмазу, который, казалось, притягивал его.

— Это — Талвар.

— Да! Это — Талвар. Меч, который провозглашает мою власть перед всеми людьми. Он должен оставаться со мной. Всегда.

— Вы считаете, что в нём — ваш смертный приговор?

Рука Назир Джанга дёрнулась назад, но, словно обжёгшись, он выпустил его, позволив упасть на ковёр.

Низам начал всхлипывать.

— Я ощущаю его злую силу! Я проглотил медленный яд и теперь ожидаю смерти! Я не знаю как, или когда, или от чьей руки, но я знаю, что мне предстоит испытать боль и ужас тысячи мучеников. И, чтобы облегчить свои страдания, я жадно объедаюсь за столом жизни, потому что завтра, или послезавтра, или днём позже я должен буду заплатить!

Хэйден почувствовал сострадание к низаму, который держал ключи ко всему их будущему.

— Ваше высочество, говорят, что нет ничего более опасного для человека, чем его собственные тайные страхи. Неужели вы в самом деле верите, что камень убьёт вас?

— Это написано. Пророчество. Проклятье на алмазе. Написано, что каждый человек, владеющий камнем, умрёт жестокой и преждевременной смертью.

— Как можете вы так говорить? Асаф Джах жил девять лет с Кох-и-Нором. Проклятье не коснулось его. Напротив...

— В течение девяти лет мой отец был защищён от проклятия!

— Значит, безусловно, вы тоже защищены. Если вы — законный наследник Асаф Джаха и правите с благословения Асаф Джаха, то вам нечего страшиться.

Но даже не закончив ещё своих слов, он увидел, что Назир Джанг сражён отчаянием.

— Я не защищён!

— Ваш отец умер в преклонном возрасте. Тихо, в своей постели. Я был в то время в Хайдарабаде.

— Вы прибыли с посольством Мухаммеда Али Хана.

— Так, ваше высочество.

Брошенный искоса взгляд Назир Джанга предупредил его, что он должен соблюдать крайнюю осторожность.

— И, следовательно, я знаю, что вы были с Асаф Джахом, когда он умер. Я должен признаться, что удивлён тем, что он не сообщил вам секрета защищённости от проклятия.

— Он не сказал мне ничего.

Когда Назир Джанг вновь поднял голову, его лицо выдавало муки.

— Это был ужасный день. Птицы прекратили петь, и крестьяне оставили свои поля. Когда солнце опустилось за горы, я пошёл к отцу. Я видел, что он — при смерти, его дыхание было неглубоким, и я знал, что его дух медленно покидает тело. Я помню, как подумал, насколько он изменился всего лишь за один месяц. Его первая жена умерла во время Рамадана, очень старая и добрая женщина, любимая всеми и высоко ценимая.

Я отпустил слуг и охрану и встал рядом с ним на колени. Вы не можете вообразить того страха и мрачных предчувствий, которые навалились на меня в тот момент. До тех пор я страстно желал быть преемником отца. Всю свою жизнь я хотел стать Низам-уль-Мулком. Но тогда я увидел Талвар, лежавший у его головы, без ножен, и мне казалось, что бриллиант наблюдает за ним, высасывая его силы. Каждый раз, когда его дыхание прерывалось, свет камня вспыхивал ярче. Я смотрел на него и знал, что ещё до полуночи этот символ власти перейдёт ко мне.

Назир Джанг остановился. Его спина была согнута, глаза глядели вниз, на ковёр, а руки сжаты. Человек этот жаждал сделать трудное признание, и Хэйден Флинт сохранял молчание.

— Мой старший брат, Гзахи уд-Дин, был в Дели. Он занимал высокий пост при дворе императора, и он дал знать, что полностью отказывается от престола. Мой отец знал это, но всё-таки предпочитал его, ожидая, что он вернётся, но тот не приехал даже на похороны своей матери. Я говорил отцу: «Гхази уд-Дин не приедет. Провозгласи меня низамом!» Но он не хотел. Я говорил ему, что если он не сделает это, Музаффар провозгласит себя его преемником; что реки крови прольются во дворце и сотни претендентов поведут свои армии на Хайдарабад от всех субахов его владений, чтобы получить добычу или разорвать её на части. Он смеялся над моими словами, говоря, что ни один человек не будет настолько глуп, чтобы взять Талвар, не будучи защищённым от злого проклятия. Этот смех я буду слышать всегда. Я просил его призвать свидетелей. Передать власть мне, пока он ещё мог это сделать. Сказать мне тайну защиты от Талвара. И тогда я увидел, как эта чудовищная власть отравила его. Пока он дышал, он никогда бы не расстался с ним добровольно...

Хэйден молча смотрел на него, не нарушая тишины, чтобы низам мог продолжать. Однако низам был глубоко погружен в себя, наконец он спросил:

— Поэтому вы взяли его?

Назир Джанг в раскаянии кивнул головой:

— Да. Я взял его. Я знал, что должен действовать — ради блага государства. Вы понимаете это? Я должен был обеспечить преемственность власти. Выбора не было. Талвар призывал меня. Ранее я не имел представления, что буду ощущать, владея Талваром. В течение ряда лет я пытался представить себе этот момент, но оказался не готов к тому, что тогда почувствовал. Как будто огонь промчался по моим жилам. Я был опьянён сильнее, чем вином, мой разум был в забытьи, как в острый момент любви. Я ощущал, что с Талваром в руке могу завоевать весь Индостан, всю Азию!

Отец застонал и сел на постели. Я не знаю, откуда умирающий взял силы, но он вдруг поднялся и положил на меня руки. Я помню этот ужасный взгляд. «Вор! — орал он. — Вор! Убийца!» Я думал, что стража услышит крики и войдёт. До этого я приказал им оставить нас одних, но я знал, что они не смогут вынести этих страстных криков Асаф Джаха. Я закрыл отцу рот рукой и толкнул его назад.

Бледное, как луна, лицо Назир Джанга было обращено вверх. Он начал дрожать. Было ли это следствием раскаяния или жалости к себе, страха или злости на собственное бессилие, Хэйден не мог сказать.

— А затем?

— А затем я убил его.

В наступившей мёртвой тишине, казалось, мерцал какой-то приглушённый свет. Глаза Хэйдена обратились к зловещему камню в рукояти меча. Казалось, будто самоцвет стал источником света, окружённый рассеянным злорадным излучением.

«Кто может отрицать проклятие камня, увидев хоть однажды, как он губит тех, кто подпал под его влияние? — спрашивал он. — Проклятие это истинно! Но оно истинно лишь потому, что обладает силой высвобождать страхи, которые уже были заперты в сердце человека. Верить в это проклятие означает полностью вверить себя ему. Полностью! В Индостане можно действовать лишь по законам Индостана...»

Неожиданно в нём пробудилась сила Стрэтфорда Флинта. «Этого человека необходимо склонить к поддержке того, кого Английская компания хочет видеть набобом Карнатики: Мухаммеда Али Хана. В этом мой долг. Но как добиться этого? Когда он упоминает Мухаммеда Али, я не могу понять, что у него на уме относительно этого человека. Может быть, он ненавидит его за попытку дать ему ложный амулет против силы Кох-и-Нора? А может, отчаяние заставило его поверить в силу Глаза? Знает ли он, что Мухаммед Али всё ещё владеет им? Или он действительно считает его незаконным принцем, борющимся за овладение второстепенной прибрежной провинцией?