Младен Оляча - Козара

— Разойдись! — кричали жандармы. — Именем закона — разойдись!

— Долой жандармов! — раздались возгласы. — Да здравствует Хорватия!..

В ход пошли кирпичи.

Один из жандармов зашатался: камень угодил ему прямо в грудь.

Раздался выстрел. Кто-то застонал.

Молодой Франчевич побежал, чтобы помочь тому, кто стонал. Он врезался в толпу и, пробиваясь локтями, устремился к центру площади, откуда бежали люди. Площадь пустела, а посреди нее, на бетонной мостовой, лежал окровавленный человек со знаменем: флаг оказался под телом, и на полотнище стекала кровь. Франчевич тронул его рукой, но человек не шевельнулся. Он был мертв. Франчевич прикоснулся к его лицу, поправил упавшую на глаза окровавленную прядь волос, а затем схватил знамя, вытащил его из-под трупа и поднял вверх.

Это был хорватский национальный стяг — красно-белоголубой, полосатый, трехцветный стяг, который он раньше по праздникам видел в окнах домов и на крышах. Он понес это знамя через пустую площадь, и народ снова начал собираться и шуметь наперекор жандармам, которые стояли вдоль стены с обнаженными штыками. Неожиданно для себя Франчевич оказался в самом центре бунтующих: худенький юноша крепко держал в руках окровавленный флаг, и тот развевался над ним, собирая людей.

Потом он вынужден был эмигрировать в Италию. В течение нескольких лет он томился на чужбине, бедствовал, голодал, страдал, сокрушался и скучал по родине, пока, наконец, не вернулся снова с хорватским флагом в руках…

Всего хлебнул, подумал Франчевич и подошел к коренастому офицеру, широколицему и скуластому, шагающему во главе колонны. Он посмотрел на него с любовью и гордостью.

— Что, мальчуган, поди, взмок до исподнего?

— Докладываю, как усташ, полковник, совсем упарился, — улыбается офицер. Он старается отвечать в тон, как новобранец, с которым начальник разговаривает на деревенском, грубоватом языке.

— Не хочешь отдохнуть вон на той горке, в дубняке? — Франчевич показывает налево, где на склоне зеленеет холм, поросший густым лесом.

— Докладываю, как усташ, полковник, — отвечает тот, — я готов пробиться на самый верх.

— Сколько тебе потребуется времени?

— Полчаса.

— А парней?

— Рота.

— Получай роту, — он похлопал юношу по плечу и приказал: не теряя времени, занять высоту, откуда они ударят по противнику с фланга.

Слева слышатся выстрелы…

— Это Бобан, — говорит Франчевич. — Слышишь? Это Бобан.

— Кто скорее: он или мы?

— Ступай, мальчуган, и счастливого тебе пути, — говорит Франчевич так весело, словно посылает его не в атаку, а в гости.

— За отечество, за нашего поглавника! — восклицает офицер, отдавая честь Франчевичу.

— Всегда готов! — отвечает Франчевич и перебегает на левое крыло. Тут у него Судар, командир батальона. Этот целый день: места себе не находит, пока не убьет хоть одного бунтовщика.

И снова мысли полковника возвращаются в прошлое, к той страшной и черной полосе жизни, когда у него не было хлеба и он скитался по итальянским городам разутый и ободранный. Он носил чемоданы на вокзалах, мыл палубы пароходов, подметал улицы, случалось, даже крал. От голода подводило живот, целыми днями он сиживал на одной корке хлеба, слонялся из трактира в трактир, небритый и злой, а когда становилось совсем невмоготу, начинал приставать к прохожим и, бывало, бросался на полицейских; безропотно и даже весело шел в тюрьму, так как знал, что там ждет его теплая похлебка, крыша над головой и одеяло.

А однажды он встретил человека, который заговорил с ним на его родном языке, на языке изгнанника и беженца, тоскующего по отечеству. Оборванный, дошедший до полного отчаяния, он слушал его без всякого воодушевления. Человек предложил ему кров, хлеб, одежду. Франчевич, потерявший веру во все на свете, колебался, но человек повторил обещания и советовал тотчас же отправиться во Флоренцию, на сборный пункт, куда съехалось уже много хорватов-эмигрантов, с которыми он должен познакомиться и подружиться. Выбора не было, и Франчевич согласился.

Так он оказался в числе эмигрантов в лагере под Флоренцией. Он предполагал, что сюда стеклись представители разных народов со всех концов мира, но скоро обнаружил, что находится исключительно среди хорватов, бежавших из Герцеговины, Боснии, Лики и Далмации. Это был лагерь, где проходили специальную подготовку несколько сотен людей. Это были усташи Анте Павелича, и вместе с ними Франчевич принял торжественную присягу:

«Клянусь всемогущим и всеведущим богом, клянусь всем святым, что буду бороться в рядах усташей под усташским знаменем за освобождение хорватского народа и создание Независимого хорватского государства. Клянусь, что исполню все до единого приказания поглавника и любое поручение вышестоящих начальников по усташской армии, клянусь, что в величайшем секрете буду хранить доверенную мне тайну и никогда ничего не выдам. Если я нарушу эту присягу, я должен по усташским законам быть осужден на смерть. Да поможет мне бог. Аминь».

Как-то во время учений среди них появился широкоплечий, большеголовый человек с сильными руками и полуопущенными веками. Он был в форменной одежде и сапогах, но без знаков различия, с огромной буквой «U» на пилотке. Он двигался легко и уверенно. Подойдя к Франчевичу, он заговорил с ним, как с равным, спросил, откуда он родом, кто у него остался дома, почему эмигрировал и готов ли пожертвовать жизнью. Молодой Франчевич отвечал коротко и четко, он догадывался, что перед ним верховный командующий. Потом ему сказали, что это был Анте Павелич. Он запомнил этот разговор, и каждое слово поглавника врезалось в его память, это было как напутствие любящих родителей, как божье благословение…

Рвутся снаряды на подступах к Крушковацу, а полковник Франчевич, крепкий и полный сил, вдруг возникает на правом фланге. Легионеры, заметив его, бегут навстречу.

— Мальчики, кто справа от вас?

— Полковник, докладываю, справа от нас рота из полка Рудольфа.

— А, Рудольф, — Франчевич махнул рукой с явным презрением. Он не любит Рудольфа и не скрывает этого. Он считает его пустым болтуном и бахвалом, карьеристом, думающим только о собственной выгоде, человеком, которого ничто не связывает с целями усташского движения. Кадровый офицер старой армии, он примазался к усташам, но если бы в тот момент, когда капитулировала Югославия, поблизости оказался кто-либо другой, Рудольф примкнул бы к этому другому.

Франчевич берет бинокль и внимательно рассматривает местность: зеленый клевер на пастбищах, поля пшеницы, овса, кукурузы, рвы и овраги, поросшие кустарником, буковые и дубовые рощицы. Партизаны прячутся за деревьями, среди камней, в густой траве оврагов. Они залегли в своих засадах и не подозревают, откуда им грозит удар.