Младен Оляча - Козара

— Надо бы порасспросить, где они.

— Это не мое дело, — отвечает Анджелия.

— Ну зачем ты так? — Лазару хочется, чтобы она хоть на минуту смягчилась.

— У тебя есть еще вопросы? — Анджелия останавливается посреди дороги, не скрывая раздражения.

— Не сердись ты, ради бога, — улыбается Лазар. — Я, кажись, тебя не обидел?

— Не обидел, но ничего и путного не сказал, — рубит Анджелия. — Комитет по обороне Козары во главе с Шошей заботится обо всех беженцах, позаботится и о моих, если они здесь. А у меня другие обязанности.

— Знаю, знаю, — бормочет Лазар, смутившись, и переводит разговор на другую тему. — Мне бы хотелось набрать побольше молодых парней. Все-таки парни лучше воюют.

— Их в первую очередь и будем брать, — говорит Анджелия. — Молодежи тут полно.

— Я надеюсь, мы их сагитируем.

— Для того и идем, — говорит Анджелия.

На этом разговор и обрывается.

Анджелия шагает сосредоточенная и мрачная, словно внутри ее происходит какая-то борьба со страшным противником, борьба тяжелая и мучительная, а Лазар рассматривает окрестные леса.

Он не раз бывал в этих лесах, с тех пор как повесил на плечо винтовку: сначала с Младеном, в сорок первом, как только началось восстание, когда враг разгромил крестьянские заставы вокруг городов и загнал партизан в горы. Тогда эти горы их спасли. Позднее они проходили здесь зимой вместе с другими частями. Тогда напали на Подграце и захватили более ста карабинов. А потом их отряд атаковал противника в Мраковице, уничтожил гарнизон в несколько сотен солдат и забрал первые минометы. И каждый раз, когда он попадал в эту долину, Козара казалась ему неприступной и величественной.

— Вон они! — воскликнул Лазар, заметив в роще людей. Он видел войлочные шляпы, папахи, кепки, платки и шали. Тут были и женщины и мужчины. Издали казалось, будто они шепотом о чем-то договариваются.

— Что делаете? — спросил он, хотя теперь уже ясно было, что одни из них подносят ветки и бревна, а другие рубят деревья.

Люди строили себе жилища: забивали столбы, прилаживали перекладины и балки, из веток плели стены, оставляя лишь щели вместо дверей. Домишки были похожи на шалаши, какие на случай дождя устраивали себе пастухи в горах. Правда, эти хижины были побольше и покрепче.

Таких жилищ было уже довольно много: и справа и слева от него, на склонах у реки, на лужайках, поросших конским щавелем, белели вбитые в землю свежеоструганные колья и виднелись лачуги, не обмазанные и не беленые, крытые вместо черепицы ветками и листвой. Перед хижинами и даже иногда внутри их горели костры. Колыхались язычки пламени, через листву пробивался дым, а вокруг очага жались ребятишки, сидели женщины. Над огнем висели на цепях котелки, струился горячий пар.

И где только они достали эти цепи?

Он обратил внимание на счастливое, улыбающееся Лицо ребенка: малыш держал в руках огромный кусище жареного мяса и ел жадно, без хлеба.

— Как у вас с харчами? — спросил Лазар крестьянина в порванной шляпе.

— Пока есть у одного, и другим хватает, — ответил крестьянин. — Только вот соли нет.

— Делите, что ли, еду-то?

— Делим. Сегодня, к примеру, я режу скотину и несу соседям, а завтра сосед режет свою и дает нам. Слава богу, не перевелись еще и овцы, и телята, и поросята.

— Сколько сможете выдержать?

— Да кто его знает… Неделю продержимся, а там… Ты мне лучше сам скажи, долго ли еще продержатся эти гады?

— Мы их одолеем обязательно, — ответил Лазар. — Всех перебьем, но не могу сказать, за сколько дней, больно уж много их, братец ты мой.

— Всыпьте же им, паразитам, как следует, чтоб им пусто было.

— А мы так и делаем, — отвечал Лазар, подумав, что настал удобный момент заговорить о добровольцах. — Но помогите нам и вы, люди: мне нужно тридцать добровольцев.

— Вечно тебе не хватает людей, — сказал крестьянин в порванной шляпе. — Неужто все еще мало? А просить нас незачем. Только что здесь был какой-то товарищ и читал приказ Шоши. Призывает идти в отряд.

— Чего же вы не пошли?

— Пошли, кто помоложе, и мы хотели, но он сказал, что мы уже старые. Сохрани боже и помилуй наших сыновей…

— Бога нет, товарищ, — сказала Анджелия.

— А помолиться-то не худо, дочка, — сказал крестьянин. — Надо с каждым по-хорошему обращаться, а с богом и подавно, даже если его нет.

— Я тебе говорю — нет бога, — отрезала Анджелия.

— Я этого не знаю, а только так думаю: и дождь ни с того ни с сего из неба не польется и гром не загремит, пока кто-то не распорядится.

— Послушай, товарищ, а куда пошел тот, что собирает людей? — спросил Лазар.

— К Саставцам. Там вроде бы будет митинг.

— А далеко Саставцы? — спросила Анджелия.

— С час ходу, — ответил крестьянин.

— Там и наши, — сказал малый, который до сих пор молчал, так как побаивался Анджелин. — Они там себе хижину у ручья поставили.

— Ты должен выступить на митинге, — сказала ему Анджелия. — Такой малыш, от горшка два вершка, а С винтовкой на плече — самая лучшая агитация.

— Зря ты его обижаешь, — улыбнулся Лазар. Паренек надулся и шагал молча.

— Выступит, выступит, — повторила Анджелия.

А малый и не отказывался. Он был жилистый и тощий, совсем еще мальчишка, и вправду от горшка два вершка, но всегда с винтовкой, которая была к тому же больше его самого. На ногах — огромные башмаки, снятые с пленного. Чтобы они не спадали, он надевал толстые шерстяные носки, в которых уже развелись вши, да накручивал еще и портянки. Малый был самый щуплый, самый тощий и самый молодой боец в роте Лазара и его любимец.

— Ух ты, во народищу! — воскликнул он, заметив табор в лесу.

По обе стороны Млечаницы, на склонах среди деревьев, кроны которых зачастую служили им единственным кровом, копошились десятки и сотни семей с повозками, лошадьми, коровами, волами и овцами. Стучали топоры. Мужчины устраивали жилища, подносили ветки и жгли костры, женщины варили еду и пекли лепешки из кукурузной муки, предусмотрительно захваченной с собой, дети возились, шумели, играли или хныкали.

Люди жили под открытым небом. От дождя защищали их крыши из листвы и веток, набросанных на тонкие жердочки, только что срубленные в лесу. Но такие крыши быстро протекали.

Однажды, рассказывал малый, он пришел сюда навестить мать, улегся в хижине и заснул. А ночью хлынул дождь: он сразу же просочился сквозь ветки, с крыши потекли ручейки, огонь погас, и ливень обрушился на спящих. Все повскакали как ошпаренные; негде было укрыться, а дождь беспощадно хлестал по голове, по телу. Как назло, подул холодный ветер. Он сорвал с крыши мокрые листья и обрушил на людей целые потоки воды. Дрожа от холода, все устремились к огромным кострам, зажженным под открытым небом. Бросали дрова, пни, ветки. Каждый старался пробиться поближе, чтобы хоть немного обогреться и обсушиться. Ливень бушевал целую ночь, ветер выл, ломал деревья и сгонял набухшие водой тучи.