Алексей Шишов - Последний стратег

— Мы вернули себе Квантуй, который принадлежит нам по праву победителя в войне с Китаем!..

Российская империя уступала Стране восходящего солнца южную часть острова Сахалин (по-японски - Карафуто) до 50-й параллели, которая становилась линией государственной границы. Стороны обязывались взаимно не возводить на Сахалине никаких военных укреплений и обеспечивать безопасность морского плавания в проливах Даперуза и Татарском. Стороны обменивались военнопленными.

Вопрос о выплате контрибуции российская делегация во главе с опытным дипломатом С. Ю. Витте решительно отвергла. Японской делегации, которой руководили министр иностранных дел Ютара Комара и кавалер Императорского ордена Священного Сокровища 1-й степени Тахакира Когоро, пришлось уступить. Первоначально японская сторона требовала выплаты контрибуции в размере 1200 миллионов иен, говоря о том, что война ей обошлась в два миллиарда иен.

Как отнеслись к Портсмутскому миру русские войска в Маньчжурии? Участник Русско-японской войны Алексей Любицкий в своих воспоминаниях о её заключительном аккорде - вести о заключении мирного договора писал следующее:

«Не могу сказать, чтобы войска были ею особенно обрадованы: ни музыки, ни криков «ура» нигде не было слышно. Все чувствовали себя неудовлетворёнными, всех угнетала мысль о бесплодных трудах и жертвах, доставивших нам вместо славы чуть ли не позор.

...Мы имели полное право рассчитывать на успех. Обстоятельство это, очевидно, было принято во внимание и японцами, так как они иначе ни в коем случае не согласились бы заключить мира без получения контрибуции и со всеми другими поставленными нам условиями.

Как знать, чем бы закончилась война, если бы не было заключено Портсмутского договора?

Да и кончилась ли она. Не грозит ли она вспыхнуть снова в недалёком будущем?

Мысли эти невольно напрашиваются, вспоминая ту сдержанность японских армий и народное неудовольствие, с которыми встретила Япония условия мира...».

После подписания Портсмутского мирного договора Русско-японская война официально прекратилась. Войска Маньчжурских армий стали возвращаться в Отечество...

Генерал-квартирмейстер 3-й Маньчжурской армии не мог пожаловаться на то, что его заслуги на Русско-японской войне не отмечались. Лучшим свидетельством тому стали ордена: Святого Станислава с мечами и Святой Анны. Скажем, что для рядового армейского генерала это были достаточно высокие отличия.

Получил он в награду и медаль «В память Русско-японской войны». Она изготавливалась из трёх видов металла. На лицевой стороне её помещалась дата «1904-1905» и изображение всевидящего ока. На обороте шла надпись — «Да вознесёт нас Господь в своё время».

Война на полях Маньчжурии дала генерал-майору Алексееву не только боевые орденские награды. Он получил и почётное наградное Золотое оружие с надписью «За храбрость», особо ценимое в Русской армии. С этой саблей из знаменитой своей закалкой и рисунком Златоустовской стали на боку, с Георгиевским темляком, Михаил Васильевич пройдёт всю Первую мировую войну и почти всю войну Гражданскую.

С награждения Золотым оружием, собственно говоря, генерал Алексеев стал «знаком» императору Николаю II. Тот, ставя на представление своё «высочайшее» одобрение, спросил:

— Генерал Алексеев. Это тот самый генерал, под которым во время рекогносцировки снарядом убило лошадь? Под Мукденом, не так ли?

— Совершенно верно, ваше величество.

— Кроме личной храбрости у представленного к награждению Золотым оружием, наверное, есть ещё и другие генеральские достоинства?

— Есть, ваше величество. Несомненные. В войне с Японией генерал-майор Алексеев заявил о себе как о весьма перспективном старшем чине квартирмейстерской службы.

— Академию закончил.

— Да, ваше величество. Генерального штаба по первому разряду. Награждён был Милютинской премией.

— Похвально. Возьмите его на заметку и после войны представьте к выдвижению по штабной линии в округах. Или лучше для начала армейской жизни пусть послужит ещё в Генеральном штабе, в его главном управлении.

— Будет исполнено, ваше величество...

Думается, что после этого случая генерал Алексеев оказался в поле зрения Николая II. Тот о русской армии, как и его предшественники на всероссийском престоле, пёкся всегда. Перспективные же военачальники, да ещё с боевым опытом, требовались для любой армии.

Из Маньчжурии генерал-квартирмейстер расформированной по случаю подписания мирного договора армии возвращался домой по железной дороге. Алексеев, да и не только он один, был поражён размахом революционных беспорядков, которые царили почти по всей линии Транссибирской железнодорожной магистрали.

Ещё в ходе войны в одном из писем супруге он писал о своих чувствах после прочтения во фронтовом «Манчжурском вестнике» сообщения о событиях 9 января 1905 года в российской столице. Речь шла о столкновении войск с «толпой» у Нарвских ворот и Александровского сада:

«Трудно судить по короткой телеграмме, но мне рисуется внутреннее наше положение опасным. Брожение ищет выхода. Этот выход может быть дан мерами предупредительными, но силы накопившиеся могут и не дождаться этих мер, и прервать все преграды, и вылиться в форму, образец которой нам даёт история. Для мирного выхода опять же нужен человек и нужно не упустить время. Но человека нет, а сколько пропущено времени.

Вразуми Бог тех, кому вверена судьба России, пошли им умение вывести на глубокое место её исторический корабль, носящийся ныне между опасных скал без руля, без опытного капитана, без разумных, решительных и смелых лейтенантов.

Я весь теперь двоюсь душой между нашими здесь неважными делами и событиями в России. Опасное, тревожное время в Петербурге, мне страстно бы хотелось быть с тобою и своими малышатами (детей супругов Алексеевых звали Николай, Клавдия и Вера. - А. Ш.).

Нужно, однако, отбывать общую страдную русскую пору так, как складывает это судьба. В общем, действительно тяжёлая година, и переживать её приходится родине без видных деятелей. Можно сказать, что здесь власть и судьба в руках ходульных, мнящих, но не твёрдых, ну, а в Петербурге ты сама знаешь...».

То на одной, то на другой станции, на зданиях вокзалов мелькали красные флаги. Эшелоны с демобилизованными солдатами превращались в неуправляемые воинские команды на колёсах. Среди солдат сновали агитаторы всевозможных социалистических партий. Воинская дисциплина пала в считанные дни, среди солдат было много пьяных. Офицеры и младшие командиры растеряли большую часть своей уставной власти.

На Транссибе, по которому из Маньчжурии в Россию шли десятки и десятки воинских эшелонов, царила революционная анархия. Алексеев смотрел на всё это «безобразие» из окна вагона. В голове мелькала только назойливая и тревожащая ум мысль: