Алексей Шишов - Унгерн. Демон монгольских степей

— Я понял, господин...

Так сорвалась первая попытка покушения на Унгерна со стороны офицеров-заговорщиков. Теперь ни Маштаков, ни кто-то другой из них не могли запросто появиться ночью у баронской палатки. Её всю ночь напролёт бдительно охраняли унгерновские телохранители из монгольских цэриков конвойного дивизиона, которым командовал князь Сундуй-гун.

На следующее утро, как было приказано ранее, дивизия разделилась на две бригады. Им в походном строю предстояло следовать по маршруту, Унгерном ещё не объявленному. Резухинские полки пока оставались на месте стоянки, чтобы, когда солнце будет в зените, двинуться в дивизионном арьергарде.

О событиях того дня рассказывают в своих воспоминаниях и начальник госпиталя Рибо, и есаул Макеев, которые оказались непосредственными участниками мятежа против цин-вана и генерал-лейтенанта барона Унгерна фон Штернберга. События развивались следующим образом.

Мятеж начался в резухинской бригаде, когда походный лагерь был уже свернут, а люди готовились по первому приказу сесть в сёдла. Несколько офицеров-заговорщиков явились к генералу с самыми решительными намерениями, хотя разговор резким не был:

— Господин генерал. Офицеры бригады предлагают вам сместить барона, принять командование Азиатской дивизией на себя и вести её на восток, в Маньчжурию.

— Это же мятеж, господа офицеры. Одумайтесь!

— Мы уже давно всё обдумали. Мы не желаем видеть над собой бешеного барона с его ташуром.

— Тогда я вас всех объявляю изменниками. Вы за это ответите по законам военного времени.

— Господин генерал. Мы ваших угроз не боимся.

— Не боитесь. Почему? Извольте объясниться.

— Потому что за нами стоят оба полка вашей бригады.

— Капитан Безродный! Я приказываю арестовать этих мятежников. Немедленно!

Безродный при генерале Резухине исполнял роль палача, каким был Бурдуковский при самом Унгерне. Но главный экзекутор медлил, понимая, случилось что-то совсем непонятное. Приказ об аресте был отдан уже перед строем бригады, когда полки по сотням сидели в седле, а обоз был готов к движению.

Резухин, который в последний раз в своей жизни продемонстрировал личную преданность барону, хотел повторить отданный срывающимся голосом приказ. Но в это время из рядов оренбургских и забайкальских казаков раздалось несколько выстрелов. Стреляющие торопились, и поэтому Резухин получил только одну пулю, которая ранила его в ногу. От неожиданности генерал упал на траву, но тут же вскочил с криком:

— Ко мне, четвёртая сотня!

Четвёртая сотня была татарской. Резухин почему-то посчитал её самой надёжной в начавшемся мятеже. Но всадники-татары не спешили на помощь унгерновскому генералу, «расстрелянному» у них на глазах. Поняв, что и они против барона, Резухин, прихрамывая, побежал к китайскому дивизиону. Вся бригада в конном строю молчаливо наблюдала за происходящим.

Китайцы, как по команде, отшатнулись от подбежавшего к их строю бригадного начальника. Подъехала часть татарской сотни. Всадники соскочили с лошадей и окружили раненого Резухина. Капитан Безродный, оценивая происходящее, посматривал на группу казачьих офицеров, руки которых лежали на расстёгнутых кобурах. Он успел вовремя тихо шепнуть своему помощнику:

— Скажи нашим людям, чтоб садились на коней. Моего держи лично. Надо уходить или нас казаки сейчас всех перебьют вместе с генералом.

За безродновской комендантской командой никто не погнался, когда резухинские экзекуторы, нахлёстывая лошадей, помчались в сторону ближайшего леса. Они счастливо избежали неминуемой расправы за ранее содеянное зло и над «азиатами», и над мирными людьми.

Вокруг лежащего на земле раненого Резухина собралась большая толпа. К растерянности бригадных офицеров, она состояла не из тех людей, которые участвовали или поддерживали заговорщиков. Наступил критический миг мятежа. Всё решил своим поступком один из рядовых оренбургских казаков. Он, спрыгнул с коня, решительно стал пробираться сквозь толпу со словами:

— Ох! Что сделали с голубчиком! Что сделали с нашим генералом-батюшкой!..

Казаку удалось быстро и самое главное — беспрепятственно протиснуться сквозь толпу откровенно лояльно настроенных к Резухину «азиатов». Когда оренбуржец оказался рядом с говорившим что-то генералом, тон его слов резко изменился:

— Будет тебе пить нашу кровь! Пей теперь свою!..

Казак быстро выхватил наган и в упор выстрелил в голову Резухину. Толпа с криками в панике бросилась к своим лошадям с явным намерением ускакать от этого места. Но один из заговорщиков, полковник Костерин, принял быстрое решение:

— Бригада! Стройся по сотням! Стройся!..

Слова команды привычно привели военных людей в себя. Паника в считанную минуту улеглась, и полки по сотням вновь застыли на своих местах. Полковник Костерин отдал новые команды. Резухину быстро вырыли могилу и безо всяких почестей закопали, не забыв, однако, установить на свежей могиле наспех сколоченный крест из срубленного тут же деревца.

Костерин, окончательно взяв командование резухинской бригадой на себя, отдаёт окружившим его полковым и сотенным офицерам приказ за приказом:

— Немедленно послать в первую бригаду гонца с моей запиской. К полковнику Эвфаритскому, нашему товарищу.

— Кого послать?

— Лучше надёжного солдата из татарской сотни. Пусть скажет, если его задержат люди Бурдуковского, что сильно заболел и я его послал в госпиталь к. доктору Рибо.

— Куда пойдём сами, господин полковник?

— Бригаде принять походный порядок. Выступаем немедленно к бродам через Селенгу. Оттуда пойдём на восток, в Маньчжурию.

— А как же наши из первой бригады?

— Мы их будем ждать на селенгинских бродах два дня. После этого походным порядком в Маньчжурию, севернее Урги.

— Но там нам путь могут преградить красные монголы.

— Они нам не помеха. Смахнём с пути...

Костеринский гонец нагнал унгерновскую бригаду на привале вечером 21 августа. Но «проскочить» в расположение дивизионной пулемётной команды, которой командовал полковник Эвфаритский, казак-татарин не сумел. Его задержал часовые из Бурятского полка. Поскольку они и задержанный говорили по-русски плохо, последний не смог им объяснить, что прибыл в дивизионный госпиталь.

Буряты, следуя приказу приводить к барону всех задержанных, обезоружили мнимого больного и повели его к палатке Унгерна. Казаку-татарину удалось незаметно проглотить записку — маленький клочок бумаги с карандашной записью. При виде свирепого цин-вана посланец заговорщиков окончательно потерялся:

— Ты кто таков?

— Солдат четвёртой татарской сотни из бригады генерала Резухина, ваше превосходительство.