Алексей Шишов - Унгерн. Демон монгольских степей

Унгерн не раз пытался узнать от следователей о судьбе своей Азиатской конной дивизии. Но было приказано не говорить, что белое войско барона, пусть и с большими потерями, всё же прорвалось через заслоны красных в монгольских степях и ушло в Маньчжурию. И сейчас унгерновские «азиаты» сражались в Приморье в рядах каппелевцев.

Литератор Владимир Заварзин, написавший впоследствии роман «Два мира», в то время редактор многотиражной газеты «Красный стрелок» 5-й армии, был свидетелем пребывания пленного генерала Унгерна в Иркутске и даже присутствовал на одном из его допросов. Заварзин писал:

«Он сидим в низком мягком кресле , закинув ногу на ногу. Курит папиросы, любезно предоставленные ему врагами . Отхлёбывает чай из стакана в массивном подстаканнике...

Ведь это совсем обиженный Богом и людьми человек! Забитый, улыбающийся кроткой виноватой улыбкой. Какой он жалкий! Но это только кажется . Это смерть, держащая его уже за отвороты княжеского халата. Это она своей близостью обратила волка в ягнёнка...»

Вряд ли барон строил иллюзии насчёт своего конца. Поэтому, когда на последнем допросе в Иркутске ему сказали, что его сегодня отправляют в Новониколаевск, он спросил следователя, вызывая на откровенный ответ:

— Там будет мой конец?

— Там будет суд над вами. С соблюдением всей законности.

— Почему именно в Новониколаевске, а не здесь, в Иркутске?

— Новониколаевск — столица советской Сибири. Там уже всё готово к вашей встрече...

С судом над бароном Унгерном торопились не в Сибири, а прежде всего в Москве. 26 августа председатель Совета Народных Комиссаров В.И. Ульянов-Ленин посылает телефонограмму в Политбюро ЦК РКП (большевиков) следующего содержания:

«Предложение в Политбюро ЦК РКПБ(б) о предании суду Унгерна. Следует обратить на это дело побольше внимания, добиться проверки солидности обвинения и в случае , если доказанность полнейшая, в чём, по-видимому, нельзя сомневаться, то устроить публичный суд, провести его с максимальной скоростью и расстрелять».

Почему же Ленин «срочно» вмешался в судьбу пленённого белого генерала? А ларчик открывался просто: 17 января 1920 года ВЦИК и Совнарком приняли широко опубликованное постановление об отмене смертной казни в отношении врагов советской власти. Но это был пропагандистский шаг: «красный террор» в отношении «классовых врагов» продолжался, и Ленин с высоты своего положения уже выносил белому генералу смертный приговор ещё до законного суда над ним.

К суду над «кровавым» бароном готовились самым серьёзным образом. Обвинительного материала о преступлениях унгерновцев и их вождя в ходе Гражданской войны в Забайкалье было «хоть пруд пруди». В Николаевске по делу генерала был специально создан Чрезвычайный трибунал. Во главе его стал Опарин, большевик с большим стажем, начальник Сибирского отдела Верховного трибунала при ВЦИКе. Он был известен как «борец» за самые суровые наказания врагам Советской власти, будь то скрывавшийся в подполье колчаковский офицер или повстанец-крестьянин, Доведённый с семьёй продразвёрсткой до голодной крайности. Членами трибунала являлись: знаменитый командир сибирских партизан Кравченко, Габишев, Кудрявцев и Гуляев.

Законность действительно соблюдалась. Унгерну дали защитника в лице бывшего присяжного поверенного Боголюбова. Этому юристу, под тяжестью улик в отношении подзащитного, порой и сказать нечего было: Да и к тому же тот не скрывал своих преступлений на войне против красных, не юлил, не лгал в оправдание.

Общественным обвинителем стал не кто иной, как сам Емельян Ярославский (Миней Губельман), главный сталинский атеист и борец с любым религиозным «мракобесием». Он стал в истории России сокрушителем сотен и сотен древних храмов и монастырей, уничтожения или осквернения бесчисленного множества памятников духовной культуры не только русского народа. Фигура Емельяна Ярославского в советской истории действительно была одиозной.

В новониколаевской тюрьме тщательно охраняемый Унгерн просидел не больше недели. Его уже не допрашивали, поскольку он признался во всём. Судебное заседание (оно было открытым) началось ровно в полдень 15 сентября 1921 года в здании театра в загородном саду «Сосновка». Зрителей пускали по входным билетам, которые в руки случайных людей не попадали.

Стенограмма судебного процесса была почти полностью опубликована в новониколаевской газете «Советская Сибирь». Для того времени это был случай почти что уникальный. Обычно ограничивались только краткой информацией о приговоре.

Обвинение, которое зачитал председатель Чрезвычайного трибунала, состояло всего из трёх пунктов. Но каких! Генерала семёновской армии барона Унгерна обвиняли:

1. В преступных военных действиях под покровительством Японии при создании «центральноазиатского государства»;

2. В вооружённой борьбе против Советской власти с целью реставрации династии Романовых;

3. И, наконец, в осуществлении террора и массовых зверств.

Унгерн молча выслушал предъявленное ему обвинение, держась спокойно. Только «руки всё время засовывая в длинные рукава халата, точно ему было холодно и неуютно». Время от времени «подсудимый переступал ногами, обутыми в перевязанные ремнями монгольские ичиги».

После этого Унгерн садится на скамью, стоявшую на театральной сцене, и отвечает на вопросы «достаточно искренне», «тихо и кратко». При этом он «смотрит больше вниз, глаз не поднимает даже в разговоре с обвинителем»:

Опарин; Признаете себя виновным по данному обвинению?

Унгерн: Да, за исключением одного — в связи моей с Японией.

После этого председателем слово предоставляется общественному обвинителю Емельяну Ярославскому, Он начал задавать вопросы, которые, как казалось, были далеки от событий Гражданской войны и тех обвинений, которые были только что предъявлены подсудимому:

Ярославский: Прошу вас более подробно рассказать о своём происхождении и связи между баронами Унгернами-Штернбергами германскими и прибалтийскими.

Унгерн: Не знаю.

Ярославский: У вас были большие имения в Прибалтийском крае и Эстляндии?

Унгерн: Да, в Эстляндии были, но сейчас, верно, нет.

Ярославский: Сколько лет вы насчитываете своему роду?

Унгерн: Тысячу лет.

Ярославский: Чем отличился ваш род на русской службе?

Унгерн: Семьдесят два убитых на войне.

Ярославский: Судились ли вы за пьянство?

Унгерн: Нет.

Ярославский: А за что судились?

Унгерн: Избил комендантского адъютанта.

Ярославский: За что?

Унгерн: Не предоставил квартиры.