Николай Кузьмин - Меч и плуг [Повесть о Григории Котовском]

Была еще одна причина, почему он считал необходимым увидеться с женой немедленно, побыть с ней хоть недолго, пусть несколько минут. Вся острота намечаемой комбинации с Эктовым, чтобы обмануть хитрого и осторожного Матюхина, ляжет конечно же на него самого — никого другого Григорий Иванович не считал вправе подставлять под такую смертельную опасность, — а на войне, где, как известно, пуля в рожу не смотрит, да еще в столь сложных обстоятельствах, вполне могло случиться, что их свидание и разговор в больнице могли стать последними.

За свою жизнь он рисковал несчетное количество раз, однако одно дело — рисковать, когда ты совершенно один, и совсем другое — зная, что останется человек, для которого твоя смерть будет еще одним ударом, невыносимо тяжким, может быть даже непоправимым. И он спешил в Тамбов, впервые за все время проявляя нетерпение и поторапливая шофера.

Он догадывался, что сейчас должна чувствовать Ольга Петровна. Сам он попал в такое же примерно положение год назад после контузии под Горинкой. С раннего вечера и всю ночь грохотала летняя гроза, от раскатов грома мигал чахлый огонек жировика. Открывая глаза, он видел низкий черный потолок халупы и ощущал себя заброшенным и забытым всеми. Поэтому, когда Ольга Петровна, узнавая у дозорных дорогу, перебираясь от одного часового к другому, разыскала наконец эту окраинную халупу и появилась вся промокшая, усталая, в грязи, он обрадованно схватил ее руку, стиснул и в счастливом, никогда раньше не пробованном блаженстве закрыл глаза.

— Я знал, что ты приедешь, — проговорил он, отворачивая лицо к стене.

Слабость, что ли, после контузии? Но в тот момент ему казалось, что, взяв прохладную, в дождевых каплях руку жены, он нашел свое спасение. По крайней мере, как-то сразу отступили боль и тошнота, стало легче дожидаться рассвета, кажется, он утих, забылся, однако руки ее не отпускал…

Прошли сутки, как он узнал о смерти ребенка. Ольга Петровна, конечно, ждала его еще вчера. Но — похороны Кольки и Семена, потом Инжавино, штаб командующего. Он никак не мог иначе!

— Нажми, нажми!.. — сквозь зубы цедил он шоферу и на самые глаза надвигал короткий козырек фуражки. «Ваше благородие» старательно пригибался к рулевому колесу. Он выжимал из машины все, что умел, и понукание комбрига принимал с покорным терпением, отлично сознавая, что испытывает Котовский в эти нестерпимо долгие дорожные часы.

На фронт, в кавалерийскую бригаду, Ольга Петровна попала по своей доброй воле и одновременно по счастливому стечению обстоятельств. Ей предлагалось место в Москве, в клинической ординатуре, но она попросилась на Южный фронт и в декабре 1919 года вместе с тремя товарищами по выпуску отправилась в путь. Врачам повезло: им достались места в классном вагоне с целыми окнами.

В купе заглянул статный военный с крупной, наголо обритой головой.

— Врачи? На фронт? Хорошее дело. Мало, очень мало вашего брата у нас на фронте.

Командира втянули, заставили сесть, разговорились. Сам он только что из госпиталя, переболел крупозным воспалением легких, торопится в свою бригаду. Рассказывал, какой героизм, какое понимание революционного долга проявляют бойцы голодных, плохо одетых дивизий. Например, кавалерийская бригада, которую он сейчас догоняет, перебрасывалась в свое время с юга под Петроград в холодное время, а бойцам буквально не в чем было выйти из казарм: сидели босиком, в одном белье. А поступил приказ срочно грузиться в эшелоны! Вышли из положения так: собрали со всей бригады всю одежду, какая только нашлась, одели первую группу бойцов, доставили их на вокзал, в теплушки и там раздели. Так, по частям, погрузили всю раздетую бригаду и тронулись на помощь пролетарскому Петрограду. Обмундирование получили уже в дороге.

Ни имени, ни должности дорожного попутчика никто не знал. Он поднимался, уходил к себе, затем опять заглядывал в купе и терпеливо отвечал на жадные расспросы о фронтовом житье-бытье.

В Брянск прибыли в кромешный ночной час. Стоял мороз, из дверей вокзала вырывались клубы пара. Город был забит военными частями, на вокзале не повернуться. С помощью попутчика устроились в холодном проходе, на узенькой садовой скамейке. Попробовали дремать: пробирал мороз. Командир чертыхнулся, наказал держаться всем вместе, а он пока попробует узнать, когда ожидается ближайший поезд.

Не успел он выйти на перрон, послышались радостные голоса:

— Григорь Иваныч! Товарищ комбриг! Братцы, Котовский здесь!

Сбежались бойцы, окружили командира. В гуще шинелей, шапок, папах, картузов виднелось энергичное румяное лицо Котовского. Комбриг, выслушивая жалобы бойцов, сердился. Оказалось, в Брянске уже целую неделю стоит вагой с бойцами его бригады.

— Безобразие! — Котовский протянул Ольге Петровне небольшой кожаный чемоданчик, который составлял весь его багаж. — Возьмите, пожалуйста, под свою охрану, а я пойду. Надо организовать отправку людей.

Забегали железнодорожные служащие, к Котовскому стало наведываться местное начальство. К концу дня сформировался эшелон, подали паровоз.

До Харькова ползли две недели. В пути рубили на дрова лес, подавали к паровозу воду, ремонтировали разбитые пути. На станциях Котовский подбирал отставших бойцов и размещал их в перегруженном эшелоне.

В Харькове находился штаб 14-й армии. В начсанарме Ольга Петровна получила направление в 45-ю стрелковую дивизию. Котовский встретил ее в коридоре штаба, узнал о направлении и обрадовался:

— Хоть одного врача привезу!

Выехали вместе.

В пятнадцати километрах от Екатеринослава железнодорожный путь был начисто разрушен, пришлось пересаживаться на подводы. Здесь Котовского разыскал Черныш, привел ему лошадь. Вскочив в седло, Григорий Иванович сказал своей попутчице, что сегодня Екатеринослав освобожден от банд Махно. Он посоветовал Ольге Петровне сразу же обратиться в штаб дивизии.

Красноармейские части вступали в город через наспех отремонтированный мост. Стоял ясный день, на улицах толпился народ, открыты магазины, рестораны.

Вечером комбриг пригласил Ольгу Петровну в кинотеатр, шла картина «Рассказ о семи повешенных». Зрительный зал битком набит бойцами. Котовского узнавали, приветствовали, комбриг и его спутница скрылись в глубине небольшой ложи, где им достались места.

В конце фильма, когда осужденных подводят к эшафоту, Ольга Петровна услышала сбоку странный хрип, повернула голову и со страхом увидела, что ее спутник всем телом навалился на барьер ложи и, тяжело дыша, с перекошенным лицом, не отрывает глаз от сцены казни. Так продолжалось несколько минут, пока в зале не вспыхнул яркий свет. Котовский опомнился, увидел, что за ним наблюдают, и неловко встал.