Михаил Задорнов - Руны Вещего Олега

– Рассказали мы ей всё как есть, а она вдруг заплакала, – продолжил рассказ Светобор, – и глядит так, будто боится за нас или что-то своё вспоминает.

– Она нас после, как обсохли и отоспались, у себя оставила и одежду дала, – подхватила девица. – Помогали мы ей, а она нас отчего-то иногда Гордеем и Белокрылицей называла. Прожили мы у неё весну, а в начале лета вдруг она говорит, что уезжает, а сей теремок оставляет нам со всем скарбом.

– Перед ликом Макоши и соседями слово взяла с нас крепкое, что будем мы любить друг дружку всю жизнь и никогда ничего худого не скажем и не сделаем. Выходит, повенчала нас, – восторженно глянул на суженую юноша. – А сама собрала подушки да приспособы разные для вязания кружев и уехала.

– Прялку свою мне оставила, – добавила девица, – ну и всё для подготовки пряжи: все мялки, трепалки, мыкалки. Она умела прясть из всего – из кипрея, репейника, лопухов, лебеды, крапивы, не говоря ужё про лён, меня тоже многому научила…

– Может, соседям сказала, куда едет? – немного придя в себя и превозмогая душевную боль, спросил, тяжко вздохнув, Ольг.

– Того не ведаем, это у них спросить надобно, – ответили молодые, переглянувшись и дружно пожав плечами.

Ольг развернул знакомый кусок грубого полотна, окрашенного мареной, и узрел кружевной плат.

Первое, что обозначилось в сложном переплетении узоров, были гусь с гусыней и гнездо с яйцами. Печальные очи князя скользнули по молодым хозяевам теремка, девица гибким станом устремилась к полкам с глиняными кружками, чтобы напоить гостя, и чрево её обозначилось округлостью. «Добро, знать не пустоцвет девица», – мелькнула теплотой в сознании то ли его мысль, то ли Снежаны. «Плетение дело долгое, мало ли какие мысли за то время в голову приходят, может, что-то и запуталось в кружеве, с нитью Макоши переплетясь…» – всплыли слова, обронённые при их второй встрече. Ольг ещё поглядел на кружевное послание, а потом прошептал:

– Нет, соседи тоже ничего не ведают, спрашивать их нет надобности. – Он бережно завернул последнюю весточку от Снежаны, спрятал её на груди и тяжело встал.

– Боярин, а ларь-то забыл, – окликнула его звонким голосом девица, когда он дошёл до двери.

– Нет, дочка, не забыл, это подарок, который мы со Снежаной вашей Любви посвящаем, Гордей и Белокрылица, – едва заметно, грустно усмехнулся «боярин». – Живите, как вам хозяйка повелела, и знайте, она вас не оставила. Сейчас мои охоронцы ещё поднесут вам кое-что. – Сойдя с крылечка, он обернулся на основательного молодца и прильнувшую к нему сияющую молодицу: – Любви вам, Светобор и Повилика, – молвил нежданный гость и направился к своим охоронцам, что дожидались его на луговине. – Отнесите в дом остальное, – тусклым голосом велел он Руяру.

Сотник сделал знак, и молодой воин, молча взяв приготовленные свёртки с цветными паволоками, понёс их к теремку.

– Откуда сему боярину ведомо, что меня Повиликой зовут? – удивлённо молвила девица, ещё теснее прильнув к мужу. Тот только пожал плечами.

– Непростой сей боярин, любая, и тётка Снежана непростая, вот и всё, что я разумею, – наконец ответил Светобор.

Когда охоронец вернулся, князь взглянул на последнее пристанище своей любви, на соседние стоящие дальше дома и полуземлянки, что-то хотел сказать, но потом раздумал.

– Я у соседей поспрашивал, они не ведают, куда уехала кружевница, – негромко молвил Руяр, – при всех только объявила, что оставляет молодым свой дом, и приказала им жить в любви, всё!

– Тогда поехали к князю Черниговскому, – молвил Ольг, без привычной лёгкости садясь на коня.

Невесомый плат на своей груди он ощущал всю дорогу, и узоры его ли, или свои, всё время проходили перед очами. Он спрашивал про себя любимую, отчего она так нежданно исчезла из его жизни, чем он её обидел? И ответ появлялся перед ним в виде сложного плетения, и вместе с узором слышал он и голос Снежаны, и даже порой звонкий перелив её коклюшек.

– Мы с мужем и детками когда-то заложили гнездо Лада доброго, а с тобой, мой Лебедь белый, мы гнездо Любви истинной свили. Да столь уютное, что Мокоша и привела в него тех, кто должен в нём обитать и деток пестовать, а они потом сию любовь другим понесут, и так долго будет крепиться мир нашей любовью, коей на всех хватит.

– То доброе дело, не спорю, да как же мы с тобой, отчего для счастья других мы разлучаться должны, родная?!

– Может, наше дело гнёзда те вить, чтоб было, где любви поселиться и птенцов вывести. Сама-то я уже в роженицы не гожусь, летами вышла, а вот другим такую возможность даровать могу.

– Так ведь вместе мы гнездо любви свили, а теперь врозь?

– Как знать, может, придёт время, и Макошь опять узелки свяжет. Только ты сейчас более важным занят – вон какое великое плетёшь гнездо, в котором новая Русь рождается, разве того мало?

– Да что ж это, с юности меня жёны учат, будто неразумного, прежде сестра, теперь ты…

– Так ведь жёны, они-то узоры и ткут из той пряжи, что им мужи привозят… – уже несколько лукаво прозвучал голос.

Так в долгой беседе с невидимой Снежаной доехал князь до Чернигова, где его отвлекли от бесед небесных дела повседневные.

В унынии возвращался домой князь Ольг. В Чернигове со старым Жлудом он дела все по добру и согласию порешал, да тоска его не шибко унялась. Время от времени осторожно прикасался дланью к левой стороне груди, где лежал заветный кружевной плат. Оттого что мысли были заняты, дорога домой показалась короткой.

– Отчего-то дым чёрный над Перуновой горой, – тревожно проговорил Руяр.

– Похож на погребальный, – высказал догадку один из охоронцев.

– Два дня тому волхв Живодар нас покинул, – молвила скорбно первая встреченная ими жена.

Ольг сразу поспешил на Перунову гору, где, невдалеке от Святилища, уже догорал погребальный костёр. Множество кудесников, костоправов и целителей да разного прочего люда молча стояли вокруг скорбного пламени. Увидев князя, расступились, давая ему дорогу. Князь, ещё более помрачнев, стал подле кострища, провожая душу уходящего в Сварожий Ирий волхва.

– Да что ж такое, – воскликнул в сердцах Ольг, когда они с Велесдаром уже возвращались с погребальной тризны, – сестра уехала, любимая исчезла, волхв умер, что-то не так пошло в мире Явском. Или Навском?!

– В том нет противоречия, и ничьего злого умысла тоже нет, – отвечал, как всегда неспешно, волхв. – Мы много взяли в сей раз в явном мире, а он, как тебе ведомо, от иных миров неотделим. Если где-то прибывает, значит, в другом месте столько же и убывает. От любого деяния возникает между мирами дрожь особая, что расходится, как круги на воде. А мы ведь не только явский мир взбудоражили, а ещё волхвованием своим самую Навь тронули, – Живодар, я с Могуном, Ефанда, Снежана твоя, да и ты сам тоже, все мы, так или иначе, с ипостасью навской связаны. Вот и пошли те волны туда-сюда ходить, как прибой морской. А Великий Триглав всегда к равновесью стремится.