Михаил Задорнов - Руны Вещего Олега

– Так что ж теперь делать, по-твоему, Велесдар, чтоб доверие волхвов и люда киевского обрести? – обратился к волхву Мишата.

– Вперворядь порушенное Аскольдом капище Киевское восстановить надобно, – ответил молодой волхв.

– Быть по тому, бери всё, что нужно, и принимайся за дело, – согласно кивнул князь.

– Мыслю, княже, что сами волхвы киевские должны во главе быть, а я, как пришлый человек, буду у них в помощниках, – молвил Велесдар.

Волхв Живодар пришёл к Велесдару посмотреть на привезённые из схрона доски с чаровными знаками, берестяные да пергаментные свитки отца Хорыги, которые уже были разложены на большом дубовом столе. Беседуя между собой, волхвы заботливо оглядывали бесценные рукописи; те, что нуждались в починке или переписывании, сразу откладывали.

Велесдар, взяв в руки деревянную книгу, на миг задумался, словно что-то припоминая.

– Скажи, отче, – обратился он к Живодару, – откуда пришли сии письмена? Я, как ни странно, подобные видел у купцов из далёкой Индики…

– Это письмена отца Ория, – ответствовал волхв. – Когда наши пращуры ещё жили за морем в святом Семиречье, боги даровали им сии письмена. А когда пришли пращуры в полуденные земли, основали солнечные города Хорсунь и Сурожь и принесли божественные знаки с собой. Отец Хорыга был из земли Сурожской и письмена орийские ведал, ими и писания вёл.

– Погоди, я сейчас! – воскликнул Велесдар и поспешно вышел.

Спустя некоторое время он вернулся.

– А что ты скажешь про сии письмена? – спросил он, кладя перед волхвом толстую кожаную книгу с крестом.

Живодар открыл её, пробежал глазами.

– Что за чудеса? Тоже орийские знаки, только с добавлением греческих. А деяния и молитвы тут христианские. Откуда книга сия? И кто перевёл её с греческого?

– У Аскольда была, в молитвенной комнате. Говорят, сам патриарх византийский с императором её Певцу подарили для крещения киян.

– Погоди-погоди, для крещения? Я слышал от стариков, что когда-то новгородский князь Бравлин воевал с греками, потом заключил с ними мир в Хорсуни, и они уговорили его окреститься, якобы он вдруг разболелся глазами, а христианские молитвы его вылечили. Так вот, епископ у них был из русов, Иваном звали, вроде он и перевёл греческие писания. Только буквы греческие добавил, может, он, а может, кто-то другой. Вот у отца Хорыги чистое письмо Сурожской Руси, а в Аскольдовом Евангелии огреченное.

– А зачем греческие буквы понадобились?

– Всё дело в том, как точнее передать на письме звуки, в том числе и чужие. Вот в нашем языке нет буквы «ф», а в греческом она есть, значит, переводчик добавил греческую «фиту» и некоторые другие. А в греческом нет таких букв, как «живот», «буки», «дзело», «ци», «червь», «ша», «щта», надо же их как-то записать на греческом или каком-то другом? Вот и переходят некоторые знаки одних народов к другим, тем паче что греческие и русско-орийские буквы схожи, в отличие от северной руницы или хорватско-моравской глаголицы. Не говоря уже об арабских, жидовских или синьских загогулинах, какими купцы пишут.

– Я вот о чём мыслю, отче: надобно знаки к какому-то единому, наиболее удобному для всех написанию свести и им обучать наших людей. С князем посоветоваться надобно…

– Здесь люди более к своим письменам привычны, называемым русскими, орийскими, ну или Ивановыми, уж коли на то пошло… И грекам знаки сии понятны, не зря митрополит Сирин по ним людей наших учил. Придётся нам, брат Велесдар, сей труд продолжить, только, понятное дело, не христианским молитвам народ учить, а Ведам нашим, из самой древности Орийской живым родником бьющим. Так что книгу сию ты не зря сберёг, она нам понадобится!

– Отче Живодар, дозволь потворнику Дубку помочь мне в сих книгах разобраться, что тут самим Хорыгой писано, а что древнее есть письмо с ветхих дощек и свитков. К тому же Дубок ведает местные травы, кои для сбережения добавлять надобно.

– Отчего ж, дело доброе, благое, для потомков наших весьма значимое. Пущай с тобой Дубок сим важным трудом и займётся, – одобрительно кивнул седой главою киевский жрец, довольный тем, что прибывший с самим князем Ольгом молодой волхв испросил его соизволения. Перелистывая кожаные листы Аскольдова Евангелия, Живодар с интересом оглядывал их, иногда вчитываясь в строки, писанные червлёными красками. Дойдя до конца и уже собираясь закрыть книгу, старый волхв вдруг узрел лежащий между листами бронзовый амулет в виде русского солнца.

– Откуда это у тебя? – разом меняясь в лике, вопросил Живодар, бережно кладя на узловатую ладонь солнечный знак.

– Среди вещей Аскольдовых был, а что, он тебе знаком?

– Се волховской знак отца Хорыги, – негромко, но несколько взволнованно ответил старый волхв.

– Так… может, передать его Дубку, он по праву должен владеть им… это ведь память о наставнике… – тоже заволновавшись, молвил Велесдар.

– Нет, он его не примет, ведь Дубок потворник только, а знак волховской… – Старый кудесник прикрыл очи и, держа коловрат на раскрытой шуйской длани, провёл над ним десницей несколько раз и тихо добавил: – А знак-то уже надевал кто-то, не волховского звания… видать, мнил, что это просто оберег, вроде амулета восточного… – Живодар помедлил ещё, будто вглядываясь во что-то незримое, и заключил неожиданно: – Только человека того уже нет в явском мире… – Старый волхв взял одну из мягких тряпиц, пропахших травами, в которую ранее был завёрнут свиток, осторожно, будто нечто живое, поместил в неё волховской знак отца Хорыги и спрятал в свою небольшую поясную суму. – Скоро повзрослел Дубок после гибели учителя, – задумчиво молвил он. – Многому обучил его отец Хорыга, главное, что сила его телесная не в противоречии с волховским умением, такое редко встречается.

– Верно, отче, и в костоправстве силён Дубок, – согласно кивнул Велесдар. – Когда мы за книгами ездили, то нам с ним в мовнице Хорыгиной пришлось лечёбой вначале заняться и только после того за книгами к схрону отправиться.

– Ну, тогда выходит, что я верно решил, – думая о чём-то своём, проговорил Живодар и, распрощавшись, ушёл.

Так начался совместный кропотливый труд над древними письменами молодого ободритского волхва Велесдара и потворника Дубка, перешедший со временем в крепкую дружбу.

А через солнечный месяц на новом капище, отстроенном на Перуновой горе, потворник Дубок был торжественно принят в волховское братство и получил имя Могун, в знак силы его волховской и могучего веданья прошлого и грядущего. Проведя обряд посвящения, старый волхв Живодар надел на крепкую шею нового волхва старый бронзовый знак Хорса, что некогда носил его наставник.

– Сие делаю я по воле учителя твоего, отца Хорыги, который мне во сне вещем явился, дабы всё, чему он тебя учил, и новое, что ещё познаешь, накрепко в тебе пребывало во благо служения люду нашему и до часа означенного, когда порешишь сии знания бессмертные своему ученику передать.