Леонид Ефанов - Покорение Крыма

Екатерина снова мысленно похвалила Панина. А вслух сказала:

— Скоро сюда прибудет татарский калга-султан Шагин. Не попытаться ли свершить желаемый акт с ним?

Панин покачал головой:

— Я, ваше величество, поначалу тоже об этом подумал. Но теперь совершенно убеждён: именно здесь, в Петербурге, и нельзя сего делать!

— Почему же?

— Оный акт не мог бы тогда быть представлен свету как результат общего и единомысленного желания всех татар... Я полагаю, что следует, не теряя времени, отправить в Крым от высочайшего двора особу знатного чина и с полной мочью для заключения акта там, на месте... Замечу, что присутствие в Крыму оружия вашего величества и страх татарский перед ним ускорят подписание помянутого документа.

— Пожалуй, вы правы, граф, — сказала Екатерина после некоторого раздумья. — Вот только насчёт особы... У нас там господин Веселицкий обитает поверенным. Может, он самолично добьётся нужного решения?

Панин опять качнул головой:

— Перед Веселицким мы не ставим такой задачи. Он будет домогаться уступки крепостей... Для такого торжественного акта нужна особа высокого чина.

— Тогда я пожалую Евдокима Алексеевича генерал-поручиком и пошлю в Крым. Он ранее с татарами дело вёл — теперь пусть заканчивает... А Веселицкого — в статские советники. Но предпишите ему, чтобы к приезду посольства почва для скорых и удачных трактований была взрыхлена.

В кабинете стало совсем темно. Мелодично и протяжно пробили часы.

Екатерина посмотрела на Панина, сказала нараспев:

— Засиделись мы с вами, граф... У вас всё?

— С позволения вашего величества, ещё одно примечание... Здравая политика и истинные интересы отечества требуют от нас употреблять всевозможные средства к скорейшему окончанию войны с Портой на честных и выгодных кондициях. Думается мне, что пришёл срок испытать все удобные способы к примирению с турками. Однако так, чтобы сей гордый и в невежество погруженный неприятель не возомнил от изысканий наших, будто мы не в состоянии более воевать.

— Я об этом уже думала, — сказала Екатерина, поднимаясь со стула. — И скоро напишу Румянцеву...

Октябрь — ноябрь 1771 г.

После аудиенции у хана прошла неделя. Переводчик Дементьев задерживался в пути и о времени своего прибытия в Бахчисарай не уведомлял. Веселицкий не стал ждать его далее и, как позже напишет в рапорте Долгорукову, «пылая ревностью и усердием в исполнении повеления, призвал Бога в помощь и решился дело начать».

Утром 22 октября он пригласил к себе ахтаджи-бея Абдувелли-агу, которому Сагиб-Гирей поручил веста переговоры, и, усадив гостя за стол, угостив кофе, сказал проникновенно:

— Вся Крымская область и всё татарское общество, несомненно, уже ощущают те высочайшие милости, кои её императорское величество столь щедро и обильно изволили на них излить, доставив вольность и независимость на древних крымских правах и преимуществах. Именно она избавила татарские народы от несносного турецкого ига, под которым они горестно стонали более двух веков...

Продолжая нахваливать императрицу, Пётр Петрович воздал должное и Сагиб-Гирею, избравшему для переговоров столь мудрого государственного мужа, которым, безусловно, является Абдувелли-ага.

Ахтаджи-бей в долгу не остался: заверив в истинной и нелицемерной дружбе, он в свою очередь рассыпался в комплиментах Веселицкому:

— Не только Крымская область, но и все татарские народы с самого начала войны с Портой постоянно и многократно убеждались в вашем к нам расположении. И поэтому все усердно желают иметь министром при его светлости хане именно вас. Мы и впредь настроены пользоваться вашими дружескими советами и желаем благополучного пребывания в Бахчисарае.

Веселицкий поблагодарил за такую доверенность, шагнул к стоявшему в углу большому сундуку:

— Наши обоюдные должности требуют откровенного между нами согласия и понимания... — Он открыл тяжёлую крышку, вынул несколько лисьих мехов, медно сверкнувших в лучах золотистого солнца, острым лучиком истекавшего из небольшого оконца. — Прошу принять в знак моей истинной дружбы этот мех... Хочу также добавить, что за содействие в делах, мной представляемых и относящихся к общей пользе, обещаю вам высокомонаршее благоволение.

Абдувелли-ага, не скрывая удовольствия, причмокивая и вздыхая, долго мял пальцами ласковый мех, любуясь дорогим подарком.

Веселицкий, прищурившись, некоторое время наблюдал за гостем, а потом, пользуясь его благодушным настроением, тщательно подбирая слова, кратко пересказал содержание письма Долгорукова, адресованного хану.

Пока речь шла о независимости Крыма, о том, что хан не должен более вступать с Портой ни в какой союз, Абдувелли продолжал разглядывать меха и слушал рассеянно. Но когда Веселицкий стал излагать требование об уступке крепостей — насторожился, отложил подарки и дальше слушал внимательно.

— Значит, Россия собирается навсегда оставить в своих руках Керчь, Еникале и Кафу? — переспросил ага, едва Донцов закончил переводить.

— Нет-нет, — поспешил возразить Веселицкий. — Ты не так понял!.. — Наклонившись вперёд, тоном рассудительным и участливым, он стал разъяснять смысл требований России: — Само собой разумеется, что по праву завоевания мы можем оставить их за собой. И никто в свете не попрекнёт нас за это, ибо право завоевания признано всеми державами... Но в том-то и дело, что мы не желаем следовать военному праву с Крымской областью, с которой вступаем в вечную дружбу и нерушимый союз.

— Тогда как же следует понимать требуемую от нас уступку крепостей?

— Заботясь об охранении и защищении вольного Крыма от турецких происков, её величество согласилась бы принять оные крепости под свою власть, если бы его светлость хан попросил её о том.

Донцов старательно повторил интонацию Веселицкого.

— На аудиенции ты говорил, что письмо должен подвезти переводчик, — заметил Абдувелли.

— Лукавил я, — признался Веселицкий, делая простодушное лицо. — Оно со мной. Только написано по-русски. Хотел, прежде чем передать хану, сделать перевод... Но уж коль мы о нём заговорили — прошу пересказать содержание его светлости.

Абдувелли пообещал и слово сдержал.

На следующее утро к Веселицкому пришёл дворцовый чиновник.

— Хан требует отдать письмо для прочтения! — коротко объявил он.

— А не знаешь ли ты, любезный, как воспринял хан слова ахтаджи-бея?

— Сказал, что всё полезное для общества и сходное с нашим законом будет им одобрено.

Веселицкий отдал письмо.

Долгий опыт общения с татарскими начальниками подсказывал ему, что ответ будет получен не скоро. И он очень удивился, когда на следующий день вновь пришёл Абдувелли-ага.