Игорь Минутко - В июне тридцать седьмого...

— Это что же за партия? — услышал он поставленный баритон комиссара Временного правительства в Туле.

Каминский повернулся к президиуму:

— Российская социал-демократическая партия большевиков, товарищ Дзюбин!

В зале вскочила разбитная женщина в пёстром платочке:

— Какой красивенький! Прямо картинка! Вы, большевики, все такие?

Григорий невольно улыбнулся и в нарастающем шуме прокричал последние слова:

— Мы зовём вас в свои ряды! Вам, вдовам ц сиротам, солдаткам и работницам, захватническая война не нужна! А лозунг нашей партии — долой войну!

Пала мгновенная тишина... И вдруг с галёрки раздался истерический женский голос:

— Да будь она проклята, война!

И оттуда же, с галёрки, всё, нарастая, захватывая задние ряды, центр зала, обрушились аплодисменты. В них тонули негодующие выкрики, и шиканье, и протестующий топот ног.

А Григорий Каминский, упрямо наклонив голову вперёд, быстро пошёл к выходу.

«Всё! Главное произошло. Больше мне здесь делать нечего. Всё равно Дзюбин и прочие склонят зал на свою сторону. Ничего, ничего! Всё впереди. Мы ещё поборемся».

Подавая ему шинель, гардеробщик удивлённо спросил:

— Не антиресно?

— Интересно, отец, — засмеялся Каминский. — Как в театре.

На улице в вечернем тёмно-фиолетовом воздухе кружились редкие снежинки.

Настроение было приподнятое, взвинченное, праздничное.

«Погуляю немного», — решил он.

По воле Божией в России свершился государственный переворот. Царь Николай II отказался от престола в пользу Великого князя Михаила Александровича, а Великий князь изъявил готовность занять Всероссийский Престол при условии, если на это будет воля народа.

Высшая власть в России перешла к Временному комитету Государственной Думы.

Благо России и наше личное благополучие требует от нас, братия, чтобы мы спокойно ожидали изъявления воли русского народа, строго и неуклонно исполняя свой долг перед родиной.

Волнение в народе, вызванное переменой власти, произошло в дни великой битвы с нашими врагами.

Было бы великим несчастьем для России, если бы волнение отвлекло наше внимание и силы наши от стремления к победе над врагами.

Воин, ты только тогда страшен для врага, когда в груди несёшь беззаветное мужество и любовь к родине и когда безусловно повинуешься твоим начальникам и строго выполняешь воинский устав.

Работающие на оборону, удвойте вашу энергию и помните, что каждый потерянный для работы час ослабляет нашу армию и усиливает неприятельскую.

Земледельцы, отдавайте ваши запасы хлеба и других предметов продовольствия уполномоченным по закупке хлеба для армии и населения. Озаботьтесь, чтобы предстоящим летом использовать каждый клочок земли, и привлекайте к полевым работам и огородным работам женщин, детей и стариков.

Торговцы, население исстрадалось от дороговизны необходимых для жизни продуктов. Уменьшайте цены, продавайте продукты хотя бы без пользы для себя.

Пасторы церкви, успокаивайте ваших пасомых, руководите ими, наставляйте повиноваться предержащей власти и молитесь с ними, чтобы Господь благословил нас и родину нашу миром и благоденствием.

Избранным делегатам был дан следующий наказ: «Народ проливал свою кровь в революционной борьбе не для того, чтобы заменить правительство Романова правительством Милюкова — Родзянко, он восстал не для того, чтобы буржуазия посылала на убой народные массы для расширения рынков, захвата Константинополя, Галиции и Армении.

В революционной борьбе пролетариат стремится к свободе, чтобы достигнуть конечной цели. Этой свободы он может достигнуть только в демократической республике.

Поддерживать Временное правительство постольку, поскольку оно выполнит поставленные народами задачи революции.

От Временного правительства мы требуем немедленного созыва Учредительного собрания на основе всеобщего равного прямого и тайного голосования без различия пола и национальностей, в обстановке полной свободы печати, слова, собраний, союзов и немедленного проведения восьмичасового рабочего дня. Наши делегаты должны помнить, что братоубийственной войне должен быть положен самый скорый конец.

Он должен содействовать тому, чтобы Российская демократическая революция послужила сигналом к пролетарской революции на Западе.

12 марта 1917 года, Тула.

Из дневника Ольги Розен

«18 марта 1917 года. 23 часа 4 минуты.

Не знаю... Сама не знаю, какая сила подняла меня со стула? Он сбежал со сцены, устремился к выходу, в зале шумели, аплодировали, шикали. Вслед ему какой-то бас проорал:

— Точно! Каналья — немецкий шпион!

Свистели, кричали, топали ногами. Но это в первых рядах. А последние ряды и галёрка неистово аплодировали.

Я же, не помня себя, уже бежала за ним, но фойе оказалось пустым и лестница тоже. Я увидела его в гардеробе, швейцар подавал ему шинель. Я сразу поняла! Тёмная студенческая шинель с медными пуговицами. «Значит, он студент!» — поняла я и обрадовалась, даже не знаю чему.

А он уже выходил из театра! Не помню, каким образом у меня на плечах оказалась моя шубка. Сейчас я вспоминаю себя сразу на Киевской. И вижу его!

Он медленно шёл вниз, к кремлю, что-то насвистывал. Весёлое. Непонятно почему, но я обиделась на этот свист. Сейчас понятно: только что в театре он так говорил! И вдруг — этот легкомысленный свист!..

Он шёл, насвистывал. А я, как заворожённая, как прикованная к нему невидимой нитью, плелась сзади, шагах в десяти. Плелась, плелась, не могла остановиться, и щёки мои пылали, сердце колотилось. «Что я делаю? — и с ужасом, и с восторгом (да, да! С восторгом!) спрашивала я себя. — Зачем я иду за этим студентом?»

Ему под ноги попался кусок льда, и он, к моему крайнему изумлению, стал пинать его ногами из стороны в сторону, потом старался попасть этим куском льда в афишную тумбу. Не попал, лёд пронёсся мимо тумбы, и тогда он забежал вперёд этого куска льда и обернулся.

И увидел меня! Мы оба замерли! Мы смотрели друг на друга... Боже, как он красив! Нет, больше — обворожителен. Он — бог! Не могу найти слова, которыми можно описать его лицо, глаза, его густые волосы, падающие из-под студенческой фуражки на лоб. Но в эти мгновения, в которые мы смотрели друг на друга, я успела увидеть, что Киевская совершенно пуста, ни прохожих, ни извозчиков, что в воздухе кружатся редкие снежинки, фонари горят тускло и от них падают расплывчатые тени, а над крышей губернского суда — мы стояли как раз напротив — небо чуть-чуть розовое. «Весеннее», — успела подумать я, хотя одновременно вроде бы падала в обморок.