Игорь Минутко - В июне тридцать седьмого...

— И всё-таки я скажу тебе сама, — быстро, горячечно заговорила Ольга. — Вижу, ты сам не спросишь. Понимаю: тебе это... — На слове «это» она сделала ударение. — ...Тебе это уже не важно. Но... Пусть всё будет ясно до конца.

— Ты о чём, Оля? — Он уже понимал, о чём...

— С Алексеем мы друзья, только друзья, понимаешь? — Ольга спешила, спешила высказаться. — Нас объединяет общность взглядов...

— Ах, общность взглядов! — не выдержал Григорий.

— Да! Представь себе! Всё остальное выдумал отец. — И теперь она говорила совершенно спокойно. — Ещё там, в Италии. Ведь он прожил в Ницце с нами целый месяц. С отцом Алексея, князем Александром Николаевичем Воронцовским, наш папа в давнишнем знакомстве. Вот они вдвоём и напридумывали, так сказать, заочно просватали нас. Без меня меня женили. И — всё! Хватит об этом! — Ольга отвернулась, смотрела на толпу, плывущую мимо них в смутном свете жёлтых фонарей.

— Но почему ты не дождалась меня прошлым летом? — Голос Григория сорвался от волнения.

— Почему? Тебе сказать почему?

— Можешь не говорить, и так всё ясно: тебя уговорил отец, доказал, что тебе со мной не по пути. Так, наверно...

— Так, так! — И он увидел, что глаза Ольги наполняются слезами. — Не по пути. Только не отец!.. Может быть, он лишь помог мне понять окончательно...

— Что понять? — перебил Каминский.

— Ты помнишь свои письма, которые писал мне из разных городов? — требовательно спросила Ольга.

— Ну... Помню... помню, конечно.

— В каждом письме... обязательно, обязательно! — ваша борьба, новые единомышленники, которых ты приобретаешь к своему делу, положение рабочих, намёки на скорые перемены в России, во всех письмах ожидание революции. Ты её торопишь, торопишь буквально в каждой строчке писем...

— Но, Оля! — воскликнул Григорий. — Всё, что ты говоришь... Это смысл моей жизни!

— Вот, вот! Именно! Это смысл твоей жизни. И если бы надо было ускорить наступление твоей революции, ты бы ей в жертву принёс всё! И меня в том числе... Мою любовь к тебе!..

— Оля, что ты говоришь? Опомнись!

— Нет, нет, это так. Молчи, пожалуйста! Прошу тебя: молчи, ничего не говори. Или я уйду. Я знаю, я чувствую, что всё именно так. Отец, если уж всё до конца, лишь помог мне разобраться, натолкнул на эти размышления. И в одном он прав наверняка: вы люди особой, страшной породы...

— Кто это мы? — перебил Каминский, и в нём поднималось ожесточение, непримиримость, он понимал: опять начинается политический спор.

— Вы — революционеры. — Ольга прямо, враждебно смотрела на него. — Для вас ничего больше не существует, кроме вашей революции. Ведь вы поёте в своём гимне: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья...»

— Но как же иначе, Оля? Мир насилья сам не исчезнет!

— А дальше, дальше в этом гимне, — не слыша, лихорадочно говорила Ольга. — Какие ужасные чудовищные слова! «Мы наш, мы новый мир построим! Кто был ничем, тот станет всем!..» Кто был ничем — сразу всем? Интересно, что значит — всем? Какой смысл вкладывается в это «всем»? — Она взглянула на Каминского и вдруг зажала рот рукой. — Всё, Гриша! Всё, прости! Милый, прости меня! Мы больше не скажем об этом ни слова! И — пошли. Пошли! Ты опоздаешь на поезд.

Они шагали рядом по Невскому в бурлящей толпе — чужие, два мира, разделённые баррикадой.

Впереди была уже площадь Николаевского вокзала, заполненная извозчиками; среди лошадей и пролёток, как диковинные экзотические животные, стояли три легковые машины, поблескивая чёрным лаком.

— Простимся здесь, на углу, — нарушила молчание Ольга. — И я хочу сказать... Давай окончательно не потеряем друг друга. Кто знает, как всё сложится и в России, и у нас с тобой... Ты мне напиши, когда устроишься. Наверно, до конца мая я в Питере.

И они молча обнялись среди спешащей безразличной толпы. Первой отстранилась от него Ольга. Как тогда, в прошлом году в Минске, на железнодорожном мосту, соединяющем Брестский и Виленский вокзалы.

— Иди, Гриша, — прошептала она. — Да хранит тебя Бог...

Он попытался удержать её.

— Нет, нет, всё! — Ольга вырвалась из его рук.

Побежала.

Затерялась в толпе...

Неужели навсегда?

...Поезд «Петербург — Москва» летел через светлую апрельскую ночь.

Григорий Каминский бессонно сидел у окна. Бледный рожок месяца нёсся за голыми берёзами и тёмными елями, то появляясь, то исчезая опять.

И с беспощадной ясностью наш герой сказал себе: «Это так... Оля права. Смысл моей жизни — политическая борьба, революция. Но неужели на всё остальное меня нет? И на любовь?..»

По вагону, раскачивая квадратным фонарём, в котором прыгал коптящий красноватый фитиль, шёл заспанный проводник.

— Господа! Военный патруль. Приготовьте документы!

7 декабря 1917 года

«Тульская молва», 7 декабря.Электротеатр «Триумф». Сегодня перед главной программой «Московские события». Дни скорби и траура конца октября — начала ноября сего года.

Снимки с Натуры. Картина только прибыла. Далее пойдёт давно ожидаемая тульской публикой картина «Великий мученик свободы Егор Сазонов». Краткое содержание: отважный русский борец за свободу, казнивший министра Фон Плеве. По приказу Фон Плеве был казнён товарищ Сазонов. Ужасный взрыв бомбы, убившей наповал Фон Плеве, был ответом на ужасную казнь.

«Голос народа», 7 декабря.Цирк Рудольфа Труцци. Сегодня и завтра — грандиозные праздничные представления в 3 отделениях. Сегодня первый дебют известного воздушного гимнаста Вингина, а также продолжаются дебюты знаменитого эквилибриста на Эйфелевой башне Степанова — сенсационный номер. Буффонада всех клоунов, конкуренция всех первоклассных наездниц и наездников. Конный дивертисмент множества лошадей господина Гриеде. Во втором отделении — большой постановочный балет «Сон факира» при участии полного кардебалета и всей труппы. Блестящая постановка и роскошные костюмы.

«Рабочая правда», 7 декабря.Продовольствие. Закупочным отделом Тульской городской управы получено в начале сего месяца от губернского продовольственного комитета: муки пшеничной отсевной — 1000 пудов, муки пшеничной простого помола 2700 пудов и муки ржаной 300 пудов. Итого муки получено 4000 пудов. Хлебных запасов по выдаваемой норме осталось в Туле на три дня.

«Земля и воля», 7 декабря.Из Петрограда. Телеграмма получена с задержанием по причинам большевистской цензуры. Занятие Ставки большевистскими войсками. 20 ноября в Ставку прибыли красногвардейцы и матросы из Петрограда и заняли все учреждения Ставки. Сразу же прибывшие явились на телеграф, проверили документы у всех служащих и оставили в телеграфе вооружённых часовых.

«Тульская молва», 7 декабря.Тульская классическая гимназия. 8 декабря сего года состоится традиционный бал в пользу недостаточных учеников. Представлены будут: «Медведь» и «Юбилей», сочинения Чехова. По окончании танцы до трёх ночи. Военный оркестр, живые цветы, бой конфетти, летучая почта, серпантин, блуждающие огни и прочее. Буфет, мороженое, воды. Начало в 7 часов, новое время. Билеты продаются в здании гимназии.