Игорь Минутко - В июне тридцать седьмого...

— Да ради Бога! — Каминский невероятно смутился: его ещё никто и никогда не величал по имени и отчеству.

— Вот что... — Вигилёв внимательно осмотрел публику, собравшуюся в ожидании поезда. — Вам непременно и срочно надо познакомиться с одним человеком. А он, похоже, не приехал из своего Белого Дунаеца.

— Как не приехал? — не понял Каминский.

— Да на велосипеде! — засмеялся Вигилёв. И немного задумался. — Поступим так. Завтра он обещал у меня быть. У нас шахматный турнир. Приходите и вы, познакомлю.

Уже слышался шум приближающегося поезда.

— Часика эдак в три. Улица Сенкевича, двенадцать. Договорились?

— Договорились.

Жаркий паровоз, окутанный паром и грохотом, тормозя, плыл мимо платформы.

«Надо было спросить, с кем он хочет меня познакомить», — подумал Григорий Каминский, устремляясь, как и все тут собравшиеся, к почтовому отделению: свежие петербургские газеты расхватывали быстро.

...Следующий день, двадцать седьмое июля, капризничал: то солнце, то порывистый ветер, вместе с ним тучи, брызгавшие внезапным тёплым дождём. И опять солнце, чистая голубизна неба, всё мокро, зелено, сверкает; на вершинах Татр сидят тяжёлые облака с фиолетовыми ажурными краями.

В доме на улице Сенкевича, двенадцать, Григорий Каминский появился ровно в три часа, и хозяин, Борис Вигилёв, встретил его у калитки:

— Добрый день, Гриша! Вы точны, что весьма похвально. Идёмте, идёмте! Мы вас ждём!

Вигилёв провёл Григория через небольшую террасу; за неплотно прикрытой дверью в комнату слышались возбуждённые мужские голоса.

Непонятное волнение охватило Каминского. Волнение, предчувствие. Предчувствие важнейшего события в его жизни...

Он оказался в просторной комнате. Большой круглый стол, заваленный книгами и газетами, шахматная доска с хаосом фигур. На диване, в креслах — несколько мужчин... но взгляд Григория как бы помимо его воли приковал человек, который склонился над шахматной доской. Коренастая фигура, пиджак накинут на плечи, белая рубашка, чёрный галстук. В момент, когда Вигилёв и Григорий появились в комнате, он оторвался от шахмат, вскинул лысеющую голову. Огромный мощный лоб, чётко очерченные скулы, резкий прищур глаз, которые прямо, изучающе смотрели на Григория.

— Это и есть тот самый Гриша Каминский. Знакомьтесь, Владимир Ильич.

«Ленин!» — ахнул про себя Григорий, сказав всей комнате осипшим голосом:

— Здравствуйте, товарищи!

И все засмеялись, непринуждённо и просто. Пожимая руки, Григорий Каминский сразу ощутил эту атмосферу простоты и дружественности, царящую в комнате. Имена и фамилии, названные Вигилёвым, не запомнились, наверно, от волнения. Он лишь отметил: поляки, русские, один, кажется, немец. Всего в комнате было человек пять или шесть.

Каминский выделил рукопожатие Ленина — крепкое, короткое. Властное.

— Вот что, дружок Боря, — сказал Ленин, делая ход ладьёй. — Таким образом, и я предлагаю почётную ничью. — Он быстро повернулся к Каминскому. — В шахматы играете?

— Да нет, Владимир Ильич... — Смущение вернулось к Каминскому. — Не приходилось.

— Обязательно, батенька, обучитесь. Шахматы тренируют мозги, приучают логически мыслить. — Ленин в упор, Григорию показалось, насмешливо, разглядывал его. — А сколько вам лет?

— Восемнадцать.

— Отличный, отличный возраст! — Владимир Ильич счастливо засмеялся. — Время наступает для самых решительных, энергичных действий, и из сего следует, что у таких молодых людей, как вы, всё самое главное впереди. Поступим так. У нас тут один интересный разговор, сейчас мы его завершим, и вы нам наиподробнейшим образом расскажете о минских делах. Заодно обсудим, как пошире да попроворней нашу большевистскую «Правду» распространять и в самом Минске, и в губернии.

Все смотрели на Ленина, и Григорий, которого усадили в кресло у круглого стола, понял, ощутил, что Владимир Ильич — центр собравшихся в комнате. Или магнит. Он и сам ощущал это непонятное, даже тягостное притяжение: хотелось неотрывно смотреть на Владимира Ильича, и в этом была некая неловкость и даже насилие над собой...

— Ввожу нашего юного друга в курс дела, — продолжал Ленин. — Обсуждаем статейку в газете «Промышленность и торговля». Вот она. — Владимир Ильич с явным отвращением стукнул пальцем по газете, лежащей перед ним. — Издают её сатрапы нашего промышленного капитала. Заголовок статейки весьма демократичен, прямо за душу берёт: «Как увеличить размеры подушного потребления в России?» О благе народа пекутся господа капиталисты. Сначала они чрезвычайно удивляются: как же так? На сегодняшний день Россия по уровню производства чугуна, нефти и других продуктов занимает одно из ведущих мест среди великих и передовых держав, а по душевому потреблению становится соседкой Испании, одной из самых отсталых стран Европы. В то же время в явном противоречии с российской действительностью хозяева нашей промышленности прямо-таки заходятся от восторга по поводу индустриального развития страны после отмены крепостного права. Однако вынуждены сами себе задать вопрос: каковы результаты этого развития? И сами же приводят примеры. В одиннадцатом году в Американских Соединённых Штатах на душу населения потреблялось чугуна двести тридцать три килограмма, в России всего двадцать пять! Мы, несмотря на весь наш промышленный бум почти за полвека, остаёмся невероятно, невиданно отсталой страной, нищей и полудикой, оборудованной средствами производства вчетверо хуже Англии, впятеро хуже Германии, вдесятеро хуже Америки!

Для Григория все эти сведения были ошеломляющим открытием, он слушал, боясь пропустить хоть одно слово. Так же внимательно и напряжённо слушали Ленина все остальные.

— Тут есть некоторое оправдание такого положения, — сказал кто-то. — Всё-таки Россия — крестьянская страна...

— Правильно, крестьянская! — сердито, непримиримо перебил Ленин. — Вот и наши сатрапы о том же: пять шестых России составляет крестьянское деревенское население. Где, мол, на такую прорву напасёшься железа и всяких современных орудий? — Владимир Ильич побарабанил пальцами по шахматной доске. — Впрочем, воротилы капитала выход предлагают, и с ними в унисон поют наши сладкоголосые либералы всех мастей. Добавлю: в этой же компании и черносотенцы, и народники. Что надо сделать, чтобы россияне перестали быть нищими, стали наконец хоть сколько-нибудь людьми? Извольте! Дружный хор всей этой публики поёт: необходимо культурное развитие страны, дальнейший рост промышленности, городов, подъём производительности труда и прочая, и прочая. Да пустое всё это фразёрство, жалкие отговорки! Давайте поставим вопрос прямо: почему при всём своём вроде бы достаточном промышленном развитии Россия остаётся нищей страной, а народ бедствует? — Ленин обвёл всех, кто был в комнате, жгучим воспалённым взглядом. — Ответ прост, даже элементарен. Наши капиталисты-сатрапы не представители свободного и сильного капитала, вроде американского, а кучка монополистов, защищённых государственной помощью. К тому же они тысячами проделок и сделок связаны с теми именно черносотенными помещиками, которые своим средневековым землевладением и землепользованием — а в их лапах миллионов семьдесят десятин лучшей земли, — своим гнетом обрекают пять тысяч населения на нищету, а всю страну на застой и гниение. — Ленин вдруг встал, быстро заходил по комнате. — Разумеется, и господам помещикам, и господам капиталистам при таком мирном, эволюционном, видите ли, развитии России, которое они имеют наглость называть демократическим, живётся вполне вольготно. По существу, страна вместе с нищенствующим народом принадлежит им. При таком положении почему бы не порассуждать об общем культурном развитии и демократии в тиши своих усадеб и городских дворцов? Тем более к их услугам продажные либеральные писаки вроде того, что настрочил эту гнусную статейку в «Промышленности и торговле». Нет, друзья мои, путь к народному благоденствию есть только один...