Павел Басинский - Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Очаровательная сценка для характеристики русской провинции эпохи fin de siècle! Гимназистка, полагая, что она изображает Одинцову, заигрывает со студентом, напрашиваясь на комплимент. А студент с душевной туповатостью не ведется на эту “игру”, советует умненькой, но некрасивой девушке прочитать книгу “Вырождение” норвежского врача Макса Нордау о “дегенеративных типах”. Его оправдывает то, что он не знает, как она страдает из-за своей внешности, рассматривая себя по вечерам в зеркале в ночной рубашке. И как она на самом деле ревнует его к своей младшей сестре Вале, которой он уже увлечен и на которой в конце концов женится. Валя не интересуется Нордау и гражданским правом, она, в сравнении со старшей, наверное, даже глуповата. Но зато у нее в порядке со всем остальным, и она из тех, что позволяют мужчинам чувствовать свое превосходство над женщинами, таким образом кратчайшим путем заманивая их в силки.

Наступит май, растает пруд, засвищут соловьи, и Лиза однажды увидит своего студента с Валей.

Они шли вдвоем по аллее, такие молодые, красивые, стройные: Валя шла, опустив голову, он старался смотреть ей в глаза, и обоим было весело; а я стояла за деревьями и смотрела на них. Вдруг что-то кольнуло меня; я вспомнила, что еще нынче зимой он так же разговаривал со мной… хотя немного интересовался мной… а теперь? Слезы навернулись у меня на глаза, и я побежала к пруду, обошла его и, став у забора, могла немного овладеть собой.

Но вернемся к матери… Она, конечно, страдает от того, что ее дочь противится браку по расчету и собирается на курсы в Петербург. О том, что такое учеба и жизнь в столицах, она судит по прошлому покойного мужа и замечает при этом, что Лиза вся пошла в него. Вспомним также, что главным развлечением матери было чтение французских романов, которые формировали ее представления о “столичных нравах”.

Кроме того, обучение на курсах стоит немалых денег. Плата за само обучение составляла 100 рублей в год, но еще 300 рублей нужно было платить иногородним за проживание в интернате, а оно было для них обязательно. Итого: 400 рублей в год.

У Александры Егоровны после смерти супруга и разорения фабрики испортился характер, она вся “на нервах”. Это не та “добрая мамочка”, которую Лиза обожала в Нерехте.

Мать начинает устраивать дочери скандалы и оскорблять при посторонних людях. Лиза пишет в дневнике, что мать однажды при людях предложила ей вместо курсов стать проституткой .

О, до какого унижения дошла я! В присутствии постороннего лица в нашей семье мне вдруг нанесли невыразимо тяжкое оскорбление… Я вырвалась из комнаты, почти задыхаясь от рыданий прибежала к себе, надела платок и жакетку и не помня себя выбежала на улицу… Я понимала одно: бежать, бежать скорее из нашего проклятого дома, где родная мать — хуже злой мачехи, где моя гордость взрослой дочери и женщины была унижена до такой степени, до какой я не желаю моему злейшему врагу… И я пошла. Слезы гнева и нервные рыдания душили меня; под темной вуалью и большим белым платком нельзя было видеть моего лица.

Все-таки Лизе важно, как на нее посмотрели бы , если бы хоть кому-то было интересно на нее посмотреть.

Но она уже вынесла приговор себе и мужчинам. Да, она — Шарлотта без Вертера, ну что ж!

Как женщина я не существую для мужчин; но и они как мужчины не существуют для меня. Я вижу в них только учителей, т. е. людей, которые знают больше меня и знакомство с которыми может быть приятно и полезно, если я могу извлечь для себя какую-нибудь пользу. Но раз они не могут быть учителями, раз они не стоят гораздо выше меня — тогда они для меня не существуют. Я могу быть знакома с ними, но для меня они не представляют ни малейшего интереса. Я давно твердо убеждена в этом; последние дни только подтвердили мои мысли.

По поводу этой записи хочется возразить известной поговоркой: “Ты сказал — я поверил, повторил — я засомневался, стал настаивать — и я понял, что ты лжешь”.

Но правда та, что к концу ярославского периода своей биографии Лиза Дьяконова была уже стихийной внутренней феминисткой. Она еще не знала этого термина, который впервые использовала социолог Элис Росси в 1895 году, том самом, когда Лизе исполнился 21 год и она распрощалась с Ярославлем. Лизе некому было подсказать, что она не одинока в своих терзаниях и слово уже произнесено. Она пришла к этому сама, через свой печальный девичий опыт и специфическое самообразование, вступившее в странные отношения с заложенными в ней с детства религиозными идеалами. Но к совершеннолетию она пришла готовой больше к сражению за свое внутреннее женское достоинство, чем к участию в движении за права женщин, которое она понимала довольно странно.

Я не требую, чтобы женщины имели одинаковые права с мужчинами, чтобы оба пола служили в присутственных местах, управляли государством; нет, для этого и мужчин достаточно. Но дайте женщинам более широкую сферу деятельности, право человека вообще; его право на развитие ума и сердца дайте тем, кто не имел возможности вступить в брак и должен сам зарабатывать себе пропитание. А если между такими женщинами окажутся из ряда вон выходящие по уму и таланту — не притесняйте их и дайте им все средства развиваться свободно… Смею думать, что и за всем тем останется достаточно женщин, которые будут выходить замуж…

Но когда родная мать прижала ее к стене, предложив ей конкретного жениха, Лиза взбунтовалась!

Недавно она пришла ко мне: “Вот вы (сестры. — П. Б. ) жалуетесь на меня, что я не говорю вам ничего. Есть жених, получает 150 рублей в месяц, ищет невесту. Не хочешь ли выйти замуж?” Я молча указала маме на комнаты братьев, которые слышали все ее слова, но она как будто не видела моего жеста и продолжала еще громче: “Получает 150 рублей… мне хвалили его…” Я встала и тихо, чтобы не слыхали дети, сказала: “Прошу раз навсегда не говорить мне ничего подобного. Дайте мне лучше разрешение поступить на курсы”.

Мать ушла от Лизы оскорбленная. Ее “изящная, девически стройная фигура с красивым тонким лицом исчезла за дверью”.

Но и это не все. Лиза Дьяконова фактически отказала в общении Пете, который после того разговора в Кускове сначала прислал ей свою фотокарточку с запиской: “Лиза, посылаю свою фотокарточку и прошу на меня не сердиться. Желаю всего хорошего, Петя”, — а затем и сам приехал к ней в Ярославль, встретился с ней в ее доме и просил ее хотя бы возобновить с ним переписку. “Я тотчас же решительно отказалась”. Но почему?! “А этого он не должен знать: моя гордость возмущается при одной мысли, что человек, меня не понимающий, узнает мою душу, с недоумением пожмет плечами и отойдет, пожалуй, даже с насмешкой. Нет, нет! Не надо!”