Семен Розенфельд - Гунны

По нескольку раз в день налетали на небольшие части, вступали в бой, с налету опрокидывали врага и неслись дальше. В Высоком разбили артиллерийский обоз и, захватив с собой сколько могли снарядов, помчались дальше. Под Конотопом, у Поповки, сожгли железнодорожный пакгауз с военными грузами. Но, спешно уходя, потеряли орудие и часть зарядных ящиков.

Под Александровкой, после того как партизаны сожгли состав с прессованным сеном и понеслись дальше по своему пути, Остап внезапно обнаружил, что вдогонку несется эскадрон немецкой кавалерии.

Надо было в несколько минут решить, что делать. С артиллерией от эскадрона не уйти. И свернуть с дороги тоже нельзя: размытые дождем проселки, дорожки и тропинки превратились в густое липкое месиво, страшное, как болото.

Остап тихим голосом приказал:

— Рассыпаться цепью... Повернуть орудия... Пулеметы тоже... Двум пулеметчикам сойти с дороги в стороны... Ждать тихо — не галдеть, не курить... Как подойдут близко, совсем близко — бить по прямой пушками, пулеметами, ружьями...

На разбитой дороге, в темноте осенней ночи, не миновав шума и крика, быстро воздвигли род походной крепости. Возникла плотная стена телег и тачанок с торчащими мордами пулеметов, с грозно высунутыми тонкими стволами орудий. Фланговым пулеметам придавали большое значение — Петро и Федор сами спустились по обеим сторонам дороги и засели в грязных, наполненных водой канавах.

И сейчас же, точно враг ожидал — когда же, наконец, все будет готово, недалеко на разбитом шоссе послышался топот копыт, частый и равномерный стук железа о камень, быстро надвигающийся шум стремительного движения.

Шум надвигался все ближе и ближе, темная масса вырастала из черноты ночи почти у самой крепости, но невидимая крепость молчала, как мертвая.

И вдруг плотную темноту черной украинской ночи прорезал сноп круглого пламени, и под ним, словно из-под ног, грохнул удар подземного грома, И сразу же, где-то совсем близко, рядом, с боков, сверху, снизу, торопливо, настойчиво, неустранимо застукало: «Та-та-та-та... Та-та-та-та...»

И снова подземный гром с красно-черным жалом пламени и дыма грохнул в синеву на миг освещенной ночи, озарив толпу вздыбленных, упавших, уносящихся коней.

Сквозь грохот орудий, стук пулеметов и ружейные выстрелы, сквозь крики партизан доносились стоны и вопли неприятеля, паническое ржание лошадей, какой-то еще странный шум.

После каждого выстрела Петро кричал из канавы:

— Ще разок!!.

И покрывал свои слова пулеметной очередью.

Опанас бил без передышки. Через ровные промежутки грохот и пламя вырывались в темноту, освещая дорогу и рассеянный эскадрон.

— Бей вправо; вон за ту будку! — кричал Остап. — Вон куда они сбились!..

— Есть вправо! — менял прицел Опанас и давал сам себе команду: По будке!.. Шрапнелью... Огонь!..

Сергунька подносил ленты Федору и Петру и каждый раз, возвращаясь, кричал Горпине и Ганне:

— Ще, ще!.. Давай больше!..

Но больше уже не понадобилось.

Встреченный неожиданным огнем орудий и пулеметов, сдавленный размытыми полями, эскадрон, потеряв большую часть своего состава, панически бежал по той же дороге обратно.

Убедившись, что неприятель разбит, Остап приказал сниматься.

Быстро продвигались вперед, готовые к встрече с новой частью. Решили полностью повторить операцию — впереди стена из тачанок, орудий и пулеметов, с боков пулеметы и цепи.

Но встреч больше не было.

Серый рассвет раскрывал туманные поля, наполненные водой канавы, одинокие кусты. В полумраке нерастаявшей ночи лица партизан казались иссиня-желтыми, глаза впалыми. Орудия и тачанки, грохоча, не мешали дремать уставшим людям. Даже верховые, измученные многими бессонными ночами, укачиваемые мерным шагом лошадей, иногда засыпали, потом просыпались, недоуменно оглядывались и снова засыпали.

Остап и Федор тихо переговаривались между собой.

— Теперь восстают крестьяне почти везде... — рассказывал Федор. — В Топоровской волости, Сквирского уезда, крестьяне сожгли весь помещичий хлеб, организовали большой отряд и ушли... В Каневском — спалили Лазуровскую экономию... В Звенигородском, в Шполе, в Лебедине, в других местах — крестьяне поднялись целыми селами, организовали отряды, здорово немцам насолили...

— Як ты все упомнишь!... — удивлялся Петро. — Где и шо и як...

— Нет, всего не упомнить... Тут никакой головы нехватит...

— А що в Киеве? — спрашивал Остап.

— В Киеве весело... — рассказывал Федор. — Народу — не протолкнуться... Фабрикантов, заводчиков, банкиров, помещиков — сколько угодно!.. Из Москвы, из Петрограда, из всех средних губерний столько их понаехало, что деваться некуда... Делать им нечего, денег еще много, — вот и гуляют целые дни по Крещатику, кутят целые ночи. Офицерья столько, что куда ни глянешь — одни погоны... Служат немцам и гетману... Сволочь продажная... Пошли в гайдамацкие полки, в карательные отряды, в контрразведку, в сыщики, в холуи...

— А что — рабочие?.. — спрашивал Остап. — Скоро поднимутся?..

— Настроение пролетариата — хоть сейчас поднимайся... Но положение тяжелое... Все в подполье. Кругом — безработица, люди разрозненные, голодные, бессильные. Военно-полевые суды, расстрелы, виселицы, тюрьмы, концентрационные лагери... Очень много гадят меньшевики, эсеры... Но к зиме, думаем, полностью окрепнем...

— Без городских рабочих трудно... — тихо говорил Остап. — Одной деревне не справиться... Если б все сразу, и тут и там, — тогда сила большая, тогда власть наша...

— Верно, — соглашался Федор, — совершенно верно. К этому дело и подвигается... А пока много городских рабочих идут в партизанские отряды... А в Донбассе большие массы рабочих пошли под командой луганского слесаря Ворошилова под Царицын.

— Ось это здорово!.. — горячо восторгался Петро. — Ось это — да!.. Это армия!..

— А що там наши гайдамацки полки, которые из пленных составлены? — вспомнил Остап свою часть, с которой прибыл из Германии.

— А, синежупанники, — рассмеялся Федор. — Это очень занятное дело... Ну, многие, конечно, вроде тебя, поразбежались... Но в целом полки, хоть реденькие, все-таки остались... Захотели их немцы послать бороться с большевиками, с партизанами, охранять помещичьи экономии. Ну, конечное дело, отказались они... «Ага, — подумали немцы, — значит сами вы тоже такие?.. Большевики?.. Ладно!..» И — приказ: «Немедленно сдать оружие!..» А синежупанники: «Нет, не сдадим». — «Нет, сдадите!» — «Ни хрена подобного!!» Немцы начали стрелять. Те отвечают. Пошла перепалка... Видят немцы — скандал. Народ весь в городе кипит, возмущается — «неужели будут целые полки украинцев расстреливать?...» Ну, думали, думали, решили в городе не стрелять. Приказали им: «Выступить за черту города!» — «Пожалуйста, сделайте ваше одолжение. Уйдем». Так они и прошли через весь город с обозами, кухнями, пулеметами... А куда ушли, что с ними стало — не знаю, не скажу...