Борис Алмазов - Илья Муромец. Святой богатырь

– А ты переменился, князь, – сказал Илья. – Мягче стал…

– Мяли много, вот и помягчел, – улыбнулся Владимир.

Собрав доспехи и все воинское достояние свое, поехал Илья воеводою степовым в новостроенный Белгород и там жил вместе с гриднями и дружинниками, пребывая в постоянном опасении от степняков, кои шли и шли на державу молодую православную. И служил много лет, не допуская супостата за линию засечную.

Печенеги ближние не донимали. Кочевали себе неподалеку, видя свой прибыток не в грабеже, но в торговле с Русью. Под Белгородом уже обосновалась орда, которая так привыкла к торговле, что и кочевать перестала. Из дальних степей пригоняли табуны, везли рыбу с Дона, привозили и рукодельные товары, что скупали на караванных путях да в Белгород продавали с прибылью. Опасность исходила от дальних орд, которые, как и прежде, налетали внезапно, норовя взять изгоном город и селища, что, как грибы, стали подниматься на плодороднейших черноземах под защитой Белгорода.

Но боярам и воеводам киевским так удавалось задружиться с печенегами ближними, что и об опасности набега они узнавали загодя, и ополчиться успевали. А последние несколько лет дрались с мирными печенегами плечо к плечу против печенегов незамиренных. Пролегла в степи незримая и непроходная граница. Мирные печенеги крестилися, иные же приняли ислам. Народ, разделившийся внутри себя, более не существовал, и хоть бродили по степям табуны и орды, а все же прирастали печенеги к единоверцам: мирные к русам, иные к басурманам. Дрались между собою с яростью, порождая в Илье-воеводе тоску и печаль чуть не слезную: один ведь народ был прежде.

Шел месяц осенний, и вся природа убралась в золотые ризы листвы; в лесах, среди багряных кленов и буков, праздновали свадьбы медведи, жировали в дубовых рощах кабаны. Туры и олени несли гордые головы свои с человеческими глазами, где отражалась вся красота Божия мира в осеннем великолепии. И тут ударили в Белгороде тревогу.

Быстро и споро разбежались вой по башням и стенам. Задымили, зачадили костры под смоляными котлами. Понесли на стены лучники связки припасенных загодя стрел.

Мирная орда печенежская прошла мимо города за линией засечной, укрывая стада и животы свои. Мужчины вскоре вернулись конно и оружно и стали по урочным местам в засадах, как полагал военный уговор между Ильею и ханом печенегов.

Вот полыхнули сигнальные костры на дальних подступах. Отворил священник двери храма деревянного, и запели монахи, женщины и дети: «Не имамы иныя помощи…» – прося защиты у милосердного Бога и Спаса нашего Иисуса Христа и всех святых Его…

Пожилой дружинник лег на землю и, прижав ухо к влажной поверхности ее, явственно услышал гул.

– Идут! – крикнул он свесившимся со стены копейщикам и лучникам. – Идут, но, видать, немного… Не вся орда идет. Так, отряд один, может!

Орда возникла внезапно: вроде ждали, вроде готовились, а вот она – уж под самыми стенами. Но близко не подошла. От конной толпы отделились несколько всадников, подняли шапки на копья в знак мирных намерений, подскакали к воротам.

– Позовите воеводу, – властно сказал пожилой худой воин на дорогом коне. – Воеводу Илью Муромца.

– Здесь я, – ответил со стены Муромец. – С чем пришли?

– С миром, – ответил всадник. – Я – Варяжко. Ярополка убиенного раб. А ты Муромец, стало быть?

– Илья, Иванов сын, – ответил Муромец.

– Отчиняй ворота. А хочешь, сюда выезжай. Ратиться нам не к чему.

Илья вышел за ворота. Лучники поймали на кончики стрел коней и всадников. Варяжко спрыгнул с коня.

– Вона ты какой, – сказал он, глядя на Илью. – Стало быть, я тебя и раньше видел. Когда вы на Корсунь шли.

– А я тебя не видал, только слышал про верность твою… – с уважением сказал Муромец.

– Не время дружка дружку хвалить, – сказал худой и высушенный ветрами Варяжко. – Идет на Киев беда новая. Куманы.

– Слыхал.

– Ты слыхал, а я от них убегаю! Печенегам – конец! – сказал Варяжко. – Куманов больше. Много больше. Печенеги либо к русам, либо ко грекам уйдут. Тут им не устоять.

– Что тебе с того? – спросил Илья.

– А то, что более мне в степи пребывать нельзя. Хочу ко князю Владимиру идти служить. Но пойду только под твою голову. Другим воеводам не верю. И князю не верю.

– Ладно, – сказал Илья. – Поедем двумя дружинами. Ты в моей, я в твоей. А князь давно тебя на службу звал.

Варяжко не ответил. И только к вечеру, когда они, снарядившись, отправились по Киевской дороге, заметил:

– Сказывают, князь переменился, как христианином стал.

– Нынче все переменилось, – ответил Илья.

– Это верно, – согласился Варяжко.

Вой киевские и печенеги ехали, смешавшись в один караван, и не чувствовали меж собою вражды.

– Вины за тобою князь не числит и зла не держит, – сказал Илья. – И на службу тебя зовет по совести.

– Все едино одному тебе верю, – сказал Варяжко. – Да и не по чину мне, не по возрасту с другим-то воеводою толковать.

– Спасибо за честь, – ответил Илья.

– Какая там честь… – отмахнулся Варяжко. – Где верных-то людей сыскать? Все предатели.

– Я никого не предал, – сказал Илья. Но вспомнил Солового и осекся…

– Потому я к тебе из Лукоморья и прискакал, – ответил словно бы из одних жил и ненависти сплетенный Варяжко.

– Один Бог без греха, – вздохнул Муромец.

– Я вашему Богу не верую! – сказал Варяжко. – Он Ярополка предал.

– Как же предал, ежели Ярополк не крещен?

– Откуда ты знаешь? – ощерился Варяжко. – Он что, тебе докладывал? А я тебе так скажу. Никакой Бог предателя в человеке не убьет! А уж ежели его властью или богачеством прельстить, так он отражать забудет…

– Ты сам себя ешь… – сказал Илья. – Ты прости и забудь, и легче тебе станет.

– Что забыть? Как невинного князя убивали? Да мало что убили, ведь все, что он делал, себе приписали! А Ярополка как и нет! Ярополк ведь с Царьградом дружество завел. Ярополк веры испытывать начал. Ярополк бы русов крестил раньше Владимира! Владимир-то язычник был закоснелый; кто его в Киев привел? Варяги! Аль запамятовал?! Аль запамятовал, как при нем жертвы людские Перуну несли?! Ярополк крутом прав! И разум в нем был не от отца – бесноватого Святослава, а от бабки – Ольги Великой.

– Ну так сам же говоришь, Владимир язычником пришел, а Господь его на путь истинный наставил да направил…

– Да Ярополка-то за что убили?! – завопил Варяжко так, что кони шарахнулись.

– А Олега? Разве не Ярополковы вой Олега в сече затоптали? – спросил Илья, круша последний довод Варяжка.

– Свенельд за Люта мстил! Свенельд! – трясясь, как в ознобе, кричал Варяжко.

– Охолонь, – сказал Илья. – Что ты так в сердца входишь… Аль не видишь, что сей цепочке конца нет: Владимир – за Ярополка, Ярополк – за Олега, Олег – за Люта, Лют – за Игоря… Когда убийства-то кончатся? Кто остановится да ужаснется?