Борис Алмазов - Илья Муромец. Святой богатырь

– Приневоливать никого нельзя, – сказал Илья. – Дитя не может знать, что ему во благо. – Вы же крестите младенцев.

– Мы крестим детей, чтобы очистить их от грехов родителей, а путь свой пред Господом выбирает каждый сам. И отвечать будет за дела собственные…

Подсокольничек не стал возражать. Об этом сто раз говорили и спорили они в Багдаде и в Дамаске, там, где он учился.

Он выбрал учение сынов ислама, в котором говорилось, что смерть во имя Пророка сразу избавляет от Страшного суда и от всех грехов. Поэтому, собрав вокруг себя таких же убежденных мусульман, он и возглавил отряд, не знавший поражений.

Но этот Старик победил их. Причем победил не силой, а прекрасно разработанным тактическим маневром. И это была не просто победа в битве, это была победа в войне… Значит, все дело в нем.

Подсокольничек не мог спать ночами. От него ничего не скрывалось, и он знал все донесения разведчиков. Арабы ушли из Армении, армянские войска сдались византийцам. Огромный кусок Кавказа вошел в состав Византийской империи. И все это – заслуга Старика, который безмятежно спит, помолившись и помахав перед собою рукой, чертя крест… Странный и нелепый жест.

«Аллах испытывает меня! – думал Подсокольничек, слушая дыхание Ильи. – Не я ли учил, что ради славы Аллаха, ради воли его следует жертвовать всем?.. Этот человек называет себя моим отцом, но он гяур, он лишил меня всего: родины, славы, друзей, он хочет увести меня в свою землю… Раб дорожит жизнью и готов жертвовать ради нее чем угодно, терпеть любые унижения, лишь бы жить! Человек благородной крови не дорожит жизнью ни своей, ни чужой, пусть это будет жизнь человека, который когда-то породил его на свет…»

Он думал так не единожды, и, когда услышал, что завтра поутру византийская армия и русский корпус выходят из лагеря, чтобы следовать через Кавказский хребет в Крым, то есть навсегда увести его, лишить даже надежды на возвращение, он решился.

Он долго лежал с открытыми глазами, думая о том, что совершил страшный грех перед Аллахом – проиграл сражение, погубил лучших воинов и потерял часть арабских завоеваний. Он должен искупить вину. Он должен убить этого Старика, чьей волей и воинским талантом были разбиты мусульмане.

Неслышно поднявшись, он взял длинный стилет, которым византийцы добивали врагов, протыкая им щели доспехов. Перехватил поудобнее и подошел к спящему Илье.

Старик лежал, широко раскинув руки и улыбаясь во сне. Подсокольничек вглядывался в его лицо, и оно казалось ему своим собственным, только состарившимся. Тот же нос, те же дуги бровей… Мысленно он выбрал место на шее, куда вонзить нож, чтобы умирающий не закричал.

Илья лежал под иконой какого-то святого. Там висела лампада и чуть теплился огонек. Он мерцал, и святой на иконе, казалось, смотрел широко открытыми глазами на все, что происходило в шатре.

– Прости, отец! – прошептал Подсокольничек и взмахнул ножом.

Но в этот момент резкий порыв ветра распахнул полог у входа. Из качнувшейся лампады прямо на лицо Ильи брызнуло масло. Он вздрогнул и открыл глаза…

Подсокольничек, зажмурившись, ударил в горло.

– Сынок! – страшно вскрикнул Старик. – Сынок.

Подсокольничек открыл глаза и увидел, что Старик успел закрыть горло рукой и теперь стилет торчит в кисти. Он выдернул нож и взмахнул им второй раз, но вбежавший стражник ударил его копьем в спину, и тут же несколько копий вбежавших дружинников ударили его сзади под ребра. Он выронил кинжал и, взмахнув руками, упал в объятия отца…

Похоронив сына, Илья перестал говорить совсем. И так-то был не речист, а теперь и вовсе замкнул уста.

Молча ехал он перед дружиною, пересекая Кавказские горы, поднимаясь все выше и выше, а затем спускаясь узкими ущельями в долины. Он молчал на остановках и только по воскресным дням молча выстаивал походную службу и причащался. Священник, молодой болгарин, даже не решался исповедовать его. Он только читал покаянную молитву, а Илья кивал при упоминании всех грехов.

Ему не докучали беседою ни воеводы, ни гридни, ни бояре…

Словно все приняли вместе с ним обет молчания, который Илья нарушил дважды. Первый раз, когда приказал отпустить всех пленных без выкупа.

И второй – когда, пройдя Тьмутаракань, на вопрос византийцев, почему русская дружина не грузится на суда, чтобы плыть в Херсонес, коротко ответил: – Мы идем в Киев.