Валерий Осипов - Я ищу детство

…Пожар возник в назначенное время — проводка загорелась яростно и весело. И тут же в операционный зал повалил от дымовых шашек густой чёрный дым. Люди, столпившиеся перед окном кассира (Семён и Порфирий, как могли, способствовали задержке начала платежей, и жаждущая денег толпа была очень сильно возбуждена этим обстоятельством), в испуге шарахнулись от кассы. Все конторщики в зале вскочили со своих мест. Искры посыпались на столы и бумаги, задымились шторы. Ценные бумаги вспыхнули как береста. В зале стало темно как ночью. Нечем было дышать. То там, то здесь возникали новые языки пламени.

— Караул! — раздался наконец чей-то истерический крик.

И началась паника. Люди, забыв обо всём, давя друг друга, кинулись к дверям.

— Алле! Алле! Пожарная станция? — надрывался в телефон старший конторщик Федотыч, оставленный во всём здании за самого главного начальника.

— Пожарная слушает! — басом ответил в свою переносную трубку Телефонист.

— Срочно высылайте пожарных! Горим!!

— Адрес какой?! — рявкнул для убедительности Телефонист. — Почему адрес никогда не называете?

Федотыч, задыхаясь в дыму, назвал адрес.

— Высылаю обоз! — чётко ответил Телефонист и громко крикнул, чуть отвернувшись от трубки: — Дежурное отделение — на выезд!

Федотыч только перекрестился на телефонный аппарат.

А в зале (несмотря на свалку, шум, крики и грохот) те, кому было надо, услышали, что обоз выехал. И тогда, засунутый в урну для бумаг, загорелся первый «хитрый» портфель. (В дыму этой хитрости никто не заметил, решили, что проводка вспыхнула в новом месте.) Дым в помещении стал ещё гуще. Обезумевшие люди ломились в двери, били в них ногами, руками, головами. Некоторые кинулись к окнам, зазвенели стёкла.

— Ребятушки! — метался среди растерянных конторщиков Федотыч. — Кассу спасайте!

Но паника делала своё чёрное дело. Конторщики, услышав звон стекла, тоже бросились к окнам.

Загорелся второй «хитрый» портфель. Неожиданно заклинило одну из дверей. (Крысинские ребята подпёрли дверь снаружи заранее припасённым брёвнышком.) Народ, взвыв, шарахнулся к единственным дверям, посыпался из окон. Светопреставление в операционном зале было полное.

Вспыхнул третий портфель… Всё утонуло в дыму. Никто ничего не понимал. Все столы и стулья были опрокинуты, барьер между служащими и посетителями, заходить за который не посвящённым в дела фирмы строжайше запрещалось, был сломан. С потолка, обжигая людей, падали какие-то горящие хлопья…

И тогда во двор особняка ворвался «пожарный обоз». (Он мчался к месту пожара, вероятно, с космической скоростью — после разговора Федотыча с Телефонистом прошло не больше пяти минут.) На двух подводах, облачённые в каски и брезентовые куртки, сидели главные исполнители замысла Фомы Крысина.

Расталкивая собравшуюся толпу любопытных и выбегавших из здания задыхающихся, кашляющих людей, «пожарные» в две минуты приставили к окнам лестницы и полезли через окна в операционный зал.

…Около кассы, уже почти не видя в дыму друг друга, находились только кассир, Федотыч, Семён и Порфирий. Задача двух последних по плану Фомы именно в том и состояла, чтобы видом своей «преданности» интересам фирмы до конца не возбудить ни у кого раньше времени никаких подозрений.

Наконец в окнах появились «пожарные».

— Ребята! — дико закричал им Федотыч. — Выносите кассу! Два ведра водки ставлю!

Часть «пожарников» для видимости начала крушить стены, остальные дружно ухватились за кассу. Повалив тяжёлый старинный сейф на бок, они потащили его к выходу. Семён и Порфирий помогали, Федотыч и кассир суетились рядом.

И вдруг на кассира «случайно» упал ворох горящей бумаги. Пиджак на кассире вспыхнул, и он, обезумевший от боли, метнулся куда-то в сторону, покатился по полу, гася на себе пламя.

— Семён! Порфиша! — кричал Федотыч, видя, что около кассы, кроме него, осталось только двое своих. — Не выдайте! Глядите в оба! Деньги там!

Федотыч хотя и был «усыплён» брезентовыми куртками и касками — кому доверять на пожаре, как не пожарным? — хотя и видел около кассы своих, но многолетняя служба около денег рождала в нём всё-таки подсознательное беспокойство по поводу этого странного совпадения — день платежей и пожар.

И тогда «случайно» загорелся пиджак и на Федотыче.

— Порфирий! Сеня! — жалобно закричал Федотыч, сбрасывая пиджак и сбивая пламя руками с рубашки и штанов. — Не выдайте!

Металлический сейф исчез в дыму. Федотыч, кашляя и теряя сознание, рухнул на пол.

Во двор особняка, пылающего уже со всех сторон, въехали две огромные конные пожарные бочки с водой. Но вода была только в одной из них. Вторая бочка была пустая, и на подводе, на которой она стояла, сидел за кучера сам Фома Крысин.

В дыму, в панике, в криках, в шуме, в грохоте, когда головы всех стоявших во дворе особняка были задраны вверх — все смотрели только на второй этаж, из окон которого выбивались языки пламени, — никто и не заметил, как был вытащен сейф из дверей первого этажа «пожарниками».

Загородив первой бочкой (с водой) вторую, пустую, «пожарники» мигом вынули фальшивое дно, затолкали кассу во вторую бочку, снова вставили дно.

— Эй, люди! — кричал Фома, выезжая со двора. — Где тут воды набрать?

На него не обращали внимания, на него никто не смотрел, он был никому не интересен.

Начали уходить постепенно с пожара и «пожарники», незаметно сбрасывая с себя в дыму каски и куртки. В обычной уже одежде они выходили во двор, смешивались с толпой, растворялись, терялись в ней и исчезали, как исчезли уже раньше Телефонист и Электрик, как исчезли в дыму и Семён с Порфирием, у которых заранее было уговорено с Фомой, что, в случае удачного исхода дела, они, получив свою долю, уходят из Москвы вместе со всей бандой.

Между тем на место происшествия, загоняя лошадей, примчались из консульства на извозчиках директора акционерного общества. Состояние их при виде особняка было, очевидно, такое, что за описание его не стоит даже и браться.

Но самое удивительное случилось в самом конце.

Когда из клубов дыма появилась фигура валившегося с ног кассира, нёсшего на себе полуживого Федотыча, на соседней улице раздался звук пожарного рожка, и ещё через минуту во двор догорающего акционерного общества торжественно въехали одетые в золотистые каски, форменные мундиры и кожаные рукавицы с раструбами, полные достоинства и готовности сразиться с любым пламенем настоящие усатые пожарные.

Фома Крысин после всех дележей и расчётов (в деле участвовало около тридцати человек, но больше половины из них пахана и в глаза никогда не видели) ушёл через польскую границу за кордон. С собой он унёс полтора миллиона рублей — главным образом в золоте и камнях, взятых в магазине Фуремса. Через верных людей он подкинул несколько тысчонок домой, семье, в Черкизовскую яму, строго-настрого заказав Фросе не обнаруживать этих денег.