Владимир Дружинин - Град Петра

Что писали о Петербурге немцы в прежние годы, что снято было на план, то устарело. Растёт Петербург яко Геракл, который, ещё будучи в колыбели, задушил ядовитую змею. Убедитесь наглядно, регент и присные, — утвердились мы на берегах Невы, на исконной нашей земле прочно.

Взять с собой листы Алексея Зубова [112] Зубов Алексей Фёдорович (1682 — после 1744) — русский гравёр, мастер документального горного пейзажа и батального жанра; главное произведение — большая панорама Петербурга (1716). . Сей искусник ничуть не уступает иностранным, режет ли он на меди корабли в море, битву у мыса Гангут или панораму петербургских набережных. Галеру изобразил посередине Невы — до того точно, моряк не придерётся. К шпилям города мачты военных судов зело под стать — в единый строй вступают и защиту столицы знаменуют.

Марта 24 числа с Амстердамом простились. Мир сему дому, приятной сей Голландии! Двигаться надлежит с остановками, не пропуская ничего примечательного, да и погода не даёт поспешать — пало затишье, паруса яхты рнеят тряпицами. Не дошли до Антверпена, как нагнала питерская почта.

Толстый пакет от Леблона, обещанный генеральный план, — очень кстати. К нему приписка: за скорым отъездом курьера не успел он, генерал-архитектор, нанести существующий вид Санкт-Петербурга, повторил фиксацию, полученную от господина Трезини, и чертил на ней.

План покрыл пол каюты и кровать. Пётр снял башмаки, прошёл в носках по идеальному городу, потом суетился на колени, ибо не поверил глазам.

Странная открылась столица...

Кликнул Екатерину, ближних людей. Босые ноги царицы, огромные, застыли на синеве взморья — государь приказал не двигаться. Больше никого не впустил — Макаров, Шафиров, Куракин заглядывали в дверь попеременно, дивились на Леблонов Петербург, куда зовёт их жить знаменитый версальский мастер, любимец сами о Людовика. Притащился, охая, и толстый поп-духовник, с похмелья осоловелый.

Первое, что поражало, — это пояс укреплений, охвативший город, — толстое, ребристое ожерелье, выкрашенное в жёлтый цвет, и голубая каёмка крепостного рва. Кое-где он разветвляется — прожилками меж каменных хребтов. Цитадель Петра и Павла, впаянная в толщу сей исполинской защиты, обнаружилась не вдруг. Была в середине, а здесь на отшибе. В пределах города — край Выборгской стороны, острова Адмиралтейский, Городовой, Аптекарский и Васильевский.

— Город Солнца, — просипел с усмешкой Куракин, вечно простуженный.

Муж начитанный, он знаком с сочинением Кампанеллы. Утопический град сего блаженного итальянца заключён в кольцо бастионов и куртин. Явно и Леблон, прожектируя, имел в мечтах круг — вселенский, полный таинственного смысла зодиакальный круг, но Петербург противился — форма получилась несколько овальной.

«Шлюзы», — начертано рукой Леблона. Шлюзы на Неве? Безумие! Миллион просадить надо — а пользы что? Впереди сей перемычки — «батареи», орудия на трёх поплавках. Пётр тыкал тростью, изумлялся.

— Нагородил француз. Меня на задворки выставил, а? Ну, разбойник!

Летний дом царя — за стенами города. Так же и храм Александра Невского. Невозмутимый Макаров щурился, поводил приплюснутым носом, будто принюхивался. Шафиров шумно возмущался. Куракин, дипломат бывалый, вставил:

— Леблон на свой аршин меряет. На парижский.

Резиденцию в Летнем саду считает охотничьим замком — не более того. Зато предлагает самодержцу обитать и править государством в центре столицы. Обширная прямоугольная площадь распахнута в глубине Васильевского, на ней — громадный чертог его величества, перед окнами бассейн, цветники, монумент.

Отсюда, яко лучи от солнца, идут каналы — першпективы. Манера французская, каковой и аллеи парков подчиняются, — монарх смотрит во все стороны, а подданные, где бы ни находились, обращают взоры к королю и благоговеют. Четыре главных луча Леблон завершает у церквей. И есть ещё площади. Близ моря — «место вооружительное», достаточное для смотра войску, там «большая башня», видимо служащая маяком, «столб триумфальный» и «штатуя его величества пешая из металла». Конную версалец поместил на Городовом острове. Почести эти привели Петра в смущение, а затем лицо его стало серьёзным. Макаров читал вслух объяснение, приложенное к плану, избавлял от необходимости нагибаться, разбирать пометки.

Площадь возле Невы, левее усадьбы Меншикова, — место учительное, здесь «Академия для всяких кунштов и ремёсел». В каждом квартале — школа. Отведены пространства для гуляния, для игр и упражнений, дабы удержать молодых людей от непотребства.

Кварталов на одном Васильевском восемь, каналами обведены, каналами разрезаны. Сетка, что на плане Трезини, перекрыта — не различить. Воды-то в городе! Куда Амстердаму, куда Венеции! Расстарался искусник — воды, почитай, не меньше чем суши. Однако и колодцы рыть указывает: сколько жилищ в городе — столько и колодцев. Ставит по улицам фонари. Ремесленникам, кои великий стук производят, улицы особые. Рынки — около пристаней. Бойни за стенами города, а также свалки, огороды, выпасы скота. Слов нет — регулярность без изъяна, рачительная. Но вот курьёз — подлый народ из города выселен. Как разуметь? Куракин полистал текст французский.

— Леблон пишет: каналья... Сиречь низшее обывательство — голь перекатная. Кто на грязной работе, кто вразнос торгует, от хозяина. Странники, нищие...

Царь расхохотался.

— Стало быть, и меня причислил. И меня — вон, за ворота! Экое горе-злосчастье...

Потом удалил всех и долгое время над градом регулярным, идеальным размышлял.

Вскоре Меншикову отписано:

«Велеть ныне строить домы по берегу против 1-го чертежа, который мы в бытность пашу в Петербурге подписали, только надобно оставлять места, где выводить в реку каналы против нынешнего Леблонова чертежа».

Только и всего? Данилыч уставился в бумагу, словно ждал, что из белой пустоты выступит что-то ещё.

Есть у француза разумное, есть и лишнее. Палаты посреди острова, может, и понравятся царю. Налюбуется в заграницах, как короли да герцоги живут...

Нелепость заведомая — цепь фортификаций. На что такой забор? На сто лет осады? В деле военном Данилыч чувствует себя на коне прочно. В один голос твердит вместе с царём — оборона сильнейшая есть грудь солдата. Крепость исход войны не определяет — от поражения не укроешься в ней, виктории не добудешь. Она в чистом поле достаётся — в честной баталии. Сие есть стратегия царя и его, полководца Меншикова, испытанная не раз.

Леблон не замедлил прибыть. Полезно бывает его, настырного, поквасить в передней — хоть полчасочка. Версалец, ёрзая на сиденье, мучился. Радостное возбуждение не остывало — только что был у посла Франции, господина де Лави. Показывал свой генеральный план.