Владимир Дружинин - Град Петра

«Маленькой княжне Черкасской лет 8 или 9, и она для своих лет так мила и приятна, что можно подумать, наилучшим образом воспитана во Франции».

Впрочем, образованности подлинной камер-юнкер не ищет и сам не имеет. Чудо, как раскусил петербургский бомонд европейские плезиры, как бойко перенимает! У княгини Кантемир, жены молдавского господаря [127] У княгини Кантемир, жены молдавского господаря... — Кантемир Дмитрий Константинович (1663—1723) — князь, сподвижник Петра I, тайный советник, сенатор. , в новом отеле на левом берегу, против цитадели, — форменный парижский салон. В узком кругу, в будуаре, резвились, пили из стеклянного башмачка и прочих занимательных посудин. Сын Кантемиров Антиох [128] Кантемир Антиох Дмитриевич (1709—1744) — русский писатель и дипломат, активно поддерживал петровские реформы; автор 9 сатир, философского трактата «Письма о природе и человеке» и других произведений. , ещё подросток, обещает быть поэтом, царь слушал его и наградил, но это Берхгольцу нелюбопытно. Он считает лакеев в особняке Строганова, заводчика из мужиков. Их восемнадцать, все в великолепных ливреях, а музыкантов восемь.

Царь показывает герцогу Адмиралтейство. Идёт, сдерживая зевоту и камер-юнкер, дневник аккуратно заполняется. Мастерские грандиозны, одних канатных три, по полверсты каждая. Преувеличил, — дифирамбы придворному свойственны...

Девять лет назад не спускали на воду кораблей стопушечных, не делали дорогих тканей, изразцов. Неужели русское изделие? Голштинец кратко записывает. Зато фейерверку, данному в честь заключения мира, уделил не одну страницу.

«Сперва представилось взорам большое здание, изображавшее храм Януса. Оно было открыто, и внутри виднелся, в прекрасном голубом огне, старый Янус, державший в правой руке лавровый венок, а в левой масличную ветвь».

Мудрый двуликий, смотрящий в прошлое и в будущее, бог входов и выходов, начинаний и завершений...

Задвигались машины, окружавшие высокий постамент, появились два рыцаря — у одного на щите двуглавый орёл, у другого три короны — и сошлись для рукопожатья. Затем, направо от храма, засияло Правосудие, оно попирало ногами двух фурий, а сверху зажглась надпись «Сим победит». Вспыхнул корабль, двигавшийся к пристани, под девизом «Конец венчает дело». Фигуры горели, унизанные зажжёнными фитилями. Пламя охватило две пирамиды, казалось, созданные из бриллиантов, потом ещё две. Взлетело множество пылающих шаров, огромных и сильных ракет, забили огненные фонтаны, завертелись огненные мельницы.

Народ, запрудивший площадь, кричал от страха и восторга. Плескались фонтаны вина, солдаты рвали на сотни частей бычью тушу. И в то же время «огонь с валов крепости, и Адмиралтейства, и стоящих по Неве галер был так велик, что всё казалось объято пламенем, и можно было подумать, что земля и небо готовы разрушиться».

С тем же придыханием провинциала описан Петергоф — «большие, прекрасные сени, а вверху великолепная зала», «чудный вид на море», «сад, очень красиво расположенный». Изумляет каскад в парке — «так же широк, как весь дворец».

Камер-юнкер изрядно путешествовал, но он ослеплён. Вдобавок неравнодушен к невесте герцога — «прекрасна как ангел». Благоговеет перед Петром. Часто видел Меншикова, но как-то отдельно от подвижного, деятельного царя; запомнил лишь красный, на зелёной подкладке, французский кафтан князя и русский, усыпанный каменьями наряд княгини Дарьи. Губернатор жаловался на здоровье.

Поблек былой камрат государя. Голштинцы втихомолку толкуют, — не окажется ли он в петле, как князь Гагарин, награбивший себе гигантское состояние.

Висельник по случаю торжества не снят, покачивается на ветру, караульные отпугивают ворон от высушенного трупа. Выставлены в назидание, на Троицкой, и головы пяти человек, казнённых за разные преступления. Берхгольц ходит смотреть, хотя парад сей зловещий в порядке вещей повсюду, не только в России.

Целый месяц гремит праздник; обитатели, соседствующие с цитаделью, не раз вставляли стёкла в окнах — пальба сопровождала катанья по Неве, свадьбы, церковные службы, обеды и ужины во дворцах, сражения на сцене театра. Чу, пьеса про Александра Македонского! Восемнадцать длиннейших актов, два вечера подряд...

Погода неласкова, набегают дожди, шквалы, но царю нипочём — жарко ему, солнечно в эти дни, плащ не накинет и гостей заставляет мокнуть. Острейшее для него наслаждение — демонстрировать всё созданное, всё, чем богата его столица. Будь то судно на стапеле, полотно русского живописца или Венера в Летнем саду — посланница Древнего Рима. Иностранцы гурьбой за Петром изощряются в риторике. Хмельная, она подчас двусмысленна.

— Пороха на праздник потрачено столько, что царю хватило бы на новую войну.

— Счастье, что потрачено.

Царю доносят подслушанное, он смеётся. Что ж, чужое могущество — бельмо в глазу. Сие — натура человеческая. А ныне явно всей столице, знатным и простому народу, каким ришпектом пользуется Россия, сколько флагов пожаловало в Питер, сколько особ титулованных и языков.

Собрался сенат, попросил царя принять титул соответственно заслугам его — Пётр Великий, отец отечества, император всероссийский. Отвечал он кратко, заповедал «не ослабевать в воинском деле» и трудиться для общей пользы, «от чего облегчён будет народ».

И снова маскарад.

Уже обтрепал матросскую свою униформу на балах, на шествиях, на переправах через осеннюю Неву. Усталости не ведал. В пылу веселья не забывал о делах. Иногда отводил в сторону архитекта Трезини — виноградарь швейцарский, в безрукавке, в галстуке красно-зелёных тонов Астано, докладывал великану-матросу о городовых работах, которые ни на день не упускал из виду. Сваи на Васильевском забиты все, выкладывают фундамент Двенадцати коллегий рачительно и с крайним поспешанием.

— Здание важнейшее, — твердит император. — Обитель Минервы... Цитадель закона будет у нас в столице.

А гостям сказал, обняв архитекта:

— Господин Трезини возводит нам постройку величайшую в Европе. А может, и в целом свете...

Письмо из Астано:

«Слышал я, что в вашей стороне замирились. Мы сердечно рады этому; значит, Петербург в безопасности. Если милость ваша к нам неизменна, мы приедем, только, да поможет нам мадонна, в будущем году, потому что надо развязаться с подрядом. Траттория на дороге в Лугано ещё не готова».

Осторожный он человек, зять Джузеппе. О том и почерк свидетельствует — мелкий и робкий какой-то...

Доменико ответил:

«Приезжайте! Можешь не сомневаться, милость моя и его величества к хорошему работнику обеспечена. Мечтаю о прекрасном дне, когда в моём доме соберётся большая семья Трезини».