Руфин Гордин - Петру Великому покорствует Персида

— Ах, государь, — уныло произнёс Макаров, — Не будет нашим в здешних местах покою.

— А где ждёт нас покой?! — прорычал Пётр, уставясь на Макарова, так что тот невольно попятился. — Где?! Нигде не будет нам покою, ни здесь, ни в Москве, ни в Смоленске — нигде! Покой — един, и тебе ведомо где; на кладбище . Везде власть должна себя постоянно оказывать, ибо противников у ней куда более, нежели защитников. Ведаешь ты это?

Макаров поспешил согласиться:

— Да, государь, так оно и есть. Мало кто доволен властью.

— А всё потому, — гремел Пётр, — что власть требует ! Она требует подпирать государство, а всем охота на печи лежать да брюхо гладить. Вот отчего я стал насильник. Ибо без насилия государство развалится на куски мал мала меньше, воры да разбойники умножатся. И честному человеку не станет ни проходу, ни проезду.

Говоря это, он весь клокотал. Видно было, что мысль эта бродила в нём и требовала выхода.

— Думаешь, мне не жаль наших гарнизонных, — продолжал он уже спокойней. — Жаль. Они тут на враждебном острову: окрест опасность, неприятель то и дело подступает, а деваться некуда. Голодно, помоги ждать — не дождёшься, добра — тож. Яко сироты, да. Но они есть опора власти и государства, столпы, на коих оно покоится. Не станет их, и всё рухнет, завалится. Прежде — сила, потом — власть. Власть без силы — ништо, тень бестелесная, звук пустой. А теперь пиши; начальство над гарнизоном крепости Святого Креста вручить подполковнику Фёдору Соймонову...

— Государь, он в чине поручика пребывал, — решился поправить его Макаров.

— Ведаю. Однако, против обыкновения, своею властью произвожу его в вышний чин. Ибо заслуги его пред отечеством велики есть, равно и храбрость беспримерна. Не есть ли то подвиг: все берега Каспийского моря на карту нанёс, глубины промерил, сколь раз неприятеля, на его малую команду нападавшего, отбивал. Муж весьма достойный, потому я своё же правило преступил. Токмо два дни тому бригадир Левашёв за своего солдата просил. Солдат справный, да всего полтора года в службе. Отказал я. Далее пиши: гарнизон сочтён ему покамест тыщу четыреста солдат. Пушек крепостных двадцать и одна, пороху в бочках и прочей амуниции сколь следует — это от Фёдора Матвеича...

Апраксин — лёгок на помине — попросился к государю.

— Иди, иди, великий начальник, — поманил его Пётр. — Крепость станем принимать. Много ещё там работы, да дожидаться окончания недосуг. Ты как думаешь, Фёдор Матвеич, коли я кавалерию Кропотова прикажу оставить на доделку стен да рвов, сладят?

— Отчего ж нет, государь. Работа простая, кажному мужику под силу. Соймонов да Кропотов доглядят — оба распорядительны.

— На мостах был ли? Держат?

— Держат, государь. Наплавные для пехоты в самый раз, а что потяжельше — чрез ряжевые. С каретами её величества да дамскими неладица вышла: узок мост оказался. Одну с фрейлинами чуть в реку не спустили, однако обошлось.

— Шамардину да твоему графскому сиятельству выволочка была бы знатная от государыни Катеринушки, — хохотнул Пётр. — Вот небось визгу-то было.

— Как не быть.

— Впредь нам наука: баб да псовые охоты в поход не бирать. Не ради увеселения выступаем.

— А кто жарить да парить, стирать да штопать, ласкать да холить станет?

— Солдат должен всё уметь, — улыбнулся Пётр. — Аль тебе солдатская ласка не по ндраву?

— Груба, государь, — в тон Петру произнёс Апраксин. — Той нежности да духовитости нету.

— Чуял духовитость, когда наши жёнки коркою обросли? То-то же. От дам шибает ровно от солдат. Баню ещё не придумали на колёсах.

Апраксин смутился:

— Твоя правда, государь. Обузы более, чем услады.

— Вот и я о том же. Солдат за всё сослужит, и за баб тоже, коли направишь. Ты вот что скажи: полагаю я команду послать во отмщение за атаки на наши гарнизоны. Дабы устрашены были горцы сии и ведали неотвратимость возмездия. Согласен ли?

— Как не согласиться. И князь Дмитрий на сей счёт разумно указует: видя, что войско наше уходит, положили они то за отступление. А известное дело: отступающего положено догонять да бить. Стоит, стоит послать экспедицию да покарать их жестоко.

— Таково и я рассудил. Давай отряжай казаков да калмыков поболе, дабы неприятели надолго устрашены были.

Апраксин вышел, но вскоре возвратился и доложил:

— Наказного атамана поставил во главе казаков.

— Коего?

— Да Ивана Краснощеченка [105] ...Ивана Краснощеченка... — Краснощёков Иван Матвеевич (168?—1740) — войсковой старшина Донского войска, был известен лютостью и удалью, почему оставил заметный след в казацком фольклоре. . Этот страху нагонит. С ним тысяча казаков да четыре тыщи калмыков с владельцем их Бату. Полагаю, государь, сих сил достаточно для поиску и разорения неприятелей.

Пётр наклонил голову в знак согласия. Добавил:

— Более всего пущай отмстят уцмею кайтагскому, он мне в верности клялся и ногу лобызал. А с султаном Махмудом утемышским за его непрестанное вероломство должно разделаться безо всякой пощады.

— Так и будет поступлено.

— Добро, Фёдор Матвеич. А теперь отправлюсь-ка проведать Катеринушку: небось сердита, сколь времени прошло, а я всё носу не кажу.

Екатерина и в самом деле была не в духе. Её повелитель бросил всех и ускакал, даже не предупредивши, куда и надолго ль. Она не очень-то вникала в его планы, хотя о закладке крепости Святого Креста Пётр говаривал как о деле важном и основательном, за коим глаз государев надобен.

Последнее время она обрела присущее ей душевное равновесие. Пётр был с нею заботлив и даже нежен: как видно, чары Марьи Кантемировой спали. Надолго ли только. Ведь разлучница дожидается в Астрахани. Вестей о себе не подаёт, отец в тревоге.

Екатерина сошлась с вице-губернаторшей, дамой простоватой, даже диковатой, которой чрезвычайно льстило внимание государыни. Нет, она не посвящала её во все перипетии, о разлучнице, о её романе с государем не было сказано ни слова. Екатерина рассудила здраво — в здравомыслии ей никак нельзя было отказать, — что о том, каковы её обстоятельства, Марья непременно подаст весть отцу. А уж тот доложит — как бы невзначай — государю. О том, что меж них существовал некий уговор по сей части, Екатерина нимало не сомневалась. Но перед отъездом она всё-таки, как бы между прочим, обмолвилась:

— А вы, сударыня Фетинья Дормидонтовна, уж не обессудьте, коли попрошу я вас с кульером попутным отправить мне цидулку о здравии четы Губернаторовой да девицы Марьи, коя у них на попечении, князя светлейшего дщери. Их мне тревожить нету охоты, а вы дама обязательная и вниманием вашим ко мне я весьма обнадежена. Девица, о коей речь, на сносях от некоего генерала, я ему дала слово об ней печься. А как можно было, коли она далее Астрахани не трогалась.