Юрий Куранов - Дело генерала Раевского

— Александру всё же было далеко до Кобы, товарища Сталина, — усмехнулся я.

— Правильнее было бы, наверное, сказать, — поправил Олег, вытягивая перед собою правую руку с полусогнутым указательным пальцем и придавая словам своим кавказскую интонацию, — правильнее было бы сказать, дорогие товарищи, что товарищу Сталину было далеко до российского императора, почему у наших товарищей декабристов и появилось неистребимое желание покончить с царизмом.

«Записанный на пятом году жизни, как и многие дворянские дети, в военную службу, он уже на шестом году был сержантом лейб-гвардии Преображенского полка, — начал Олег, прохаживаясь по широким дореволюционным половицам житницы, разрумянившийся после блинов и чая, бронзово тронутый огнём трёх свечей подсвечника. — Но лишь в пятнадцатилетием возрасте в чине прапорщика начал он служить в боевых войсках своего двоюродного деда генерал-фельдмаршала графа Потёмкина. Надо знать и особенно учитывать, что же представлял из себя генерал-фельдмаршал граф Потёмкин при Екатерине Второй и как вследствие колоссальной значимости этой фигуры его влияние сказывалось на судьбе каждого человека, в которой всемогущий фаворит императрицы принимал участие.

Этот выходец из мелкопоместных дворян Смоленской губернии родился во второй половине 1739 года, с шестнадцати лет начал учиться в гимназии Московского университета, но через четыре года исключён был оттуда за «леность и нехождение в классы». За год, однако, до поступления в обучение записан был в гвардию и отличился в дворцовом перевороте 1762 года, когда прибалтийская немка с помощью своих любовников, русских гвардейцев, убила почти законного русского царя Петра Третьего, внука Петра Первого, сына Гольштейн-Готторпского герцога Карла Фридриха и царевны Анны Петровны, отличавшегося пренебрежением к русским вообще, к их обрядам в частности. Пётр Третий был убит в Ропше под Петербургом пьяными любовниками принцессы Софьи Ангальт-Цербской, по её приказу. Подданным же Российской империи было издевательски сообщено, будто умер он от «геморроидальных коликов». Тут следовало бы заметить, что с его убийством от тех «геморроидальных коликов» скончалась и вся династия Романовых, которую долгие десятилетия пытались представить существующей дворяне Российской империи, поскольку видимость династического правления была необходима всем, кто облепил российский трон и под его прикрытием дрался за право безнаказанно грабить народ и землю свою, бесконечно несчастную ещё со времён Рюриковичей да, может быть, и раньше. Павла Первого намеревалась сделать императором ещё бабка его Елизавета Петровна, которая сама была в сущности императрицей незаконной, поскольку мать её была не только женщиной нецарских кровей, но рядовой солдатской шлюхой из Литвы при солдатском обозе. В сущности, все российские императоры после Петра Первого, рождение которого от Алексея Михайловича тоже подвергалось сомнению, были игрушками в руках развратных и наглых царедворцев — полуобразованных гвардейских офицеров. Все эти императоры, вплоть до последнего, были людьми с сомнительными правами на русский престол. Таким образом, именно Пётр Первый, поправши все российские законы и женившись на потаскушке из чужеземья, убивши единственного законного наследника, сына Алексея, положил конец династии Романовых. Венчание после насильственного заточения в монастырь законной жены Евдокии Лопухиной было не только святотатственно совершено холуйствующим духовенством, но и вызывающе наглым по отношению к царству и к народу. Именно все эти выходки развратного и психически нездорового императора заложили два столетия внутридворцовых смут и убийств, которые в двадцатом веке закончились для России самоубийственной многодесятилетней Гражданской войной.

Обо всём этом знали и много думали в единственном в те времена правящем слое России — в дворянстве. Всё более наглые и беспринципные проходимцы рвались к хлипкому, ржавеющему трону, подтачивая его, пробиваясь к постелям да канцеляриям цариц и царей, насилуя, убивая лукавых псевдосамодержцев, обирая и обворовывая их, растаскивая и пропивая государство, истязая народ и глумясь над ним. Другие боком-боком, ужом-лягушечкой проскальзывали в опочивальни и в те же канцелярии, изощряясь в лживостях и лакействе, но всё к тому же праву и возможности грабить, тянуть, ухватывать и прикарманивать. Если первые были людьми сильного и порою открытого характера, то вторые были отменно лживы, невиданно лицемерны, предательски во всём изворотливы. Надобно только удивляться, как такой огромной и неслыханно богатой страны достало этим хватам на два столетия. Сам их первовдохновитель и атаманище, человек дьявольской выносливости, всё же рухнул при всём своём богатырском нутре, преждевременно подточенный тьмою разных понахватанных бесцеремонно хворей от пьянства до сифилиса. И оставил он собранную им свору с их потомками на ретивость и наглость их своевольных натур. Но были, были третьи, кто со слезами и тоскою видел, как гибнет великая держава великого и сметливого, работящего, могучего народа. Но, от этого же народа оторванные, они чувствовали своё одиночество, свою беспомощность и даже обречённость. Они видели, что могущество Российской империи всего только видимость, сила и непобедимость русского оружия — мираж, усиленно раздуваемый придворными борзописцами и хвастливыми недоумками, которые под цветистыми облаками дымовой завесы величия русской государственности и её пушек просто блефуют на весь мир. Они ловко используют свои успехи над разваливающейся Турецкой империей, которую, загнивающую изнутри, не побеждать просто невозможно. Талантливый генерал Бонапарт использовал высвободившуюся энергию освобождённых от бездарной муштры солдат и наиболее талантливых офицеров да генералов, сделал свою армию быстрой, ловкой, изобретательной и фактически непобедимой. Они все понимали величие Суворова, кстати, подставленного французам Павлом Первым и его бездарными приспешниками. Но видели они и то, что с наполеоновскими военачальниками петербургским генералам, пусть они хоть фельдмаршалы, тягаться нельзя. Они догадывались, что только смерть спасла талантливого самородка, но крепостника Суворова от встречи с не менее талантливым, но неизмеримо более свободным полководцем с Корсики. И так по всем статьям. Уныние этих истинно любящих Россию и настоящих патриотов усиливалось тем, что со времён Ивана Грозного гонения на умных и талантливых людей в России стали принимать повсеместную и всё более и более усиливавшуюся тенденцию. Эти гонения уже превращались в общенациональную черту общественной жизни. Жирующая вокруг трона посредственность проникала во все поры страны, и это со временем должно было привести талантливый и яркий народ к вырождению, а государственную систему — ко гниению и разрухе. Страной фактически правил не царь или император, их травили и забивали, как загнанных волков: знаменитого царского самодержавия со времён Петра Первого давно не было, была ненасытная диктатура воинствующей посредственности.