Георгий Фёдоров - Возвращенное имя

— Да, да, конечно, — тут же согласился Помонис, но мне показалось, что он не особенно доволен, что ему хотелось, чтобы я сегодня, сейчас же увидел все.

И я остался, о чем ничуть не пожалел. После изумительных женских статуэток витрины с мужскими статуэтками произвели на меня меньшее впечатление. Хотя они и не уступали женским ни в реализме, ни в совершенстве выделки. Подошли мы к витрине и со статуэтками детей. Озорные, смышленые, полные жизни личики.

А вот, в полный голос, зарыдали, захохотали, запели перед нами терракотовые маски актеров. Все чувства на этих масках преувеличивались, гипертрофировались. Однако великим скульпторам маленьких статуэток удалось и в масках передать сложнейшие сочетания эмоций: сарказм и добродушие, гнев и печаль, веселье и задумчивость. Чувствуя, что я уже не способен ничего больше воспринимать, я хотел было пройти мимо последней витрины, но, остановившись, как думал, на минуту, провел около нее чуть ли не час. В этой витрине были выставлены статуэтки животных и птиц: утка, голубь, петух, теленок, щенок, пантера, лев, баран, бычок, лошадка и другие.

— В этих статуэтках есть какая-то особенность. Они не похожи на все остальные. Какие-то части тела подчеркнуты или слегка изменены, и от этого фигурки становятся очень милыми и смешными, как зверьки Уолта Диснея. Будто они сделаны не всерьез, для забавы.

— Вы заметили это? — обрадовался Помонис — Ведь это игрушки! Их тоже делали настоящие художники. Они хорошо понимали детей и не навязчиво, но увлекательно и нежно говорили им о любви к животным, воспитывали в них эту любовь. К сожалению, на этих, как и на всех остальных статуэтках сохранились только следы красок, которыми они были расписаны в древности. Игрушки были особенно яркими и живописными.

Из зала с античными терракотами я вышел пошатываясь и, не глядя ни на один экспонат, прошел, не останавливаясь, все остальные залы и очутился на улице. С наслаждением вдыхая морской воздух, подставив лицо ветру, я несколько минут молча стоял на ступеньках музея.

После этого, попрощавшись с молодыми людьми, мы с Помонисом спустились вниз к морю. Там уселись мы на затененную скамейку, стоявшую между несколькими деревьями в полукруге из густого кустарника. Постепенно стало темнеть. Засветился стеклянный купол невысокого, но обширного здания, стоявшего у самого моря. Здание это я заметил еще утром и спросил Помониса, что это такое. Помонис в ответ довольно небрежно ответил:

— Это наш аквариум.

— Да, да, — вспомнил я, — ведь мне еще в столице говорили, что у вас в городе замечательный аквариум, чуть ли не лучший на всем побережье. Я обязательно хочу его осмотреть. Вы не знаете, когда он открыт?

Помонис, как-то странно посмотрев на меня, медленно процедил в ответ:

— Для вас — всегда.

Я понял, что тут что-то скрывается, но решил подождать, пока он сам мне все объяснит. После ужина мы с Помонисом бродили по пустынной набережной рано засыпавшего города.

— Я знал, что в музее есть коллекции античных терракот, — неожиданно для себя самого сказал я, — но не представлял себе, что она такая богатая. Как она образовалась?

— Вижу, что вы уже отдохнули, раз снова стали интересоваться музеем, — пробормотал Помонис.

Потом, положив обе руки на каменный парапет и глядя прямо перед собой на фосфоресцирующие волны, сказал:

— Эту коллекцию я собирал всю жизнь. Всю жизнь, кроме нескольких лет последней войны. Еще в юности я увлекся статуэтками из Танагры — тогда прошло всего несколько десятилетий, как их открыли. Они покорили меня своим художественным совершенством, своей необыкновенной человечностью, своей резко выраженной индивидуальностью. Подумайте, среди множества статуэток, прошедших через мои руки, я никогда не встретил двух одинаковых, хотя их и делали в формах. Значит, были близнецы, вышедшие из одной формы! Но я их не нашел. Да, всю жизнь я собирал эти статуэтки. Каждая из них могла бы многое рассказать о своей удивительной судьбе. И у меня были связанные с ними и радость находок и горечь утрат. В этой коллекции мало статуэток собственно из Танагры, из Афин и других городов Греции. Большинство наших статуэток из греческих колоний. Качеством они уступают подлинным танагрским, но и они прекрасны. И теперь у них есть свой постоянный дом. Дом, в котором они живут. Где они сейчас спокойно спят после целого бурного дня.

Я подумал, что этот странный человек говорит о статуэтках, как о живых людях.

Последующие дни были заполнены работой в музее. Помонис и его ученики приняли меня дружески. Всего несколько дней я был знаком с ними, а они стали уже близкими людьми. Думаю, что то радостное возбуждение, которое я тогда испытывал, происходило совсем не только от замечательных материалов, над которыми довелось поработать в музее. Что было причиной нашего стремительного сближения? Общность интересов и отношения к жизни, их дружеское внимание, та их абсолютная естественность, которая встречается так редко. Первое знакомство быстро и просто развивалось в настоящую дружбу, и, видно, ничто не сможет ее прервать. Вскоре я поймал себя на том, что назвал Марианну не по имени, а «Галка», как звали ее Помонис и ребята. Я смущенно извинился, однако Галка в ответ только улыбнулась своими синими глазами и весело бросила:

— А как же иначе? Меня все наши так зовут! — И этим ответом привела меня в восторг.

Вместе с Галкой побывали мы ив аквариуме. С трудом пробились мы к центру здания аквариума через многочисленные группы туристов, среди которых было немало иностранных. Щелкали затворы фотоаппаратов. Вспыхивали блиц-лампы. В центре находился огромный бассейн. Он через зарешеченную подземную трубу мог сообщаться прямо с морем. Бассейн был подсвечен невидимыми источниками рассеянного света откуда-то снизу и с боков.

В этом неверном свете мелькали скаты. Они, развевая мантию, стремительно проносились из одного конца бассейна в другой и бешено тормозили на разворотах, так что вскипала вокруг них вода. Им составляли компанию акулы и еще какие-то большие хищные рыбины. По стенам аквариума шли огромные, ярко освещенные откуда-то сверху окна, за каждым из которых плавали самые различные породы рыб, морские коньки, ползали раки-отшельники, прыгали креветки. Множество всевозможных водорослей медленно покачивалось.

— Здесь как будто чувствуется рука профессора Помониса, — сказал я Галке. — Хоть это совсем другая область, но тот же артистизм, художественное чутье…

— А вы разве не знали? — удивилась Галка. — Профессор сам строил этот аквариум. Он и здесь директор. Это у нас одно из самых доходных предприятий в городе.

— Как это так? — в свою очередь удивился я.