Владимир Успенский - Староста страны Советов: Калинин. Страницы жизни

Конечно, господа тоже бывают разные. По деревенским понятиям Мордухай-Болтовские — толстосумы. Но Миша-то давно понял, что по сравнению с настоящими богачами живут его хозяева довольно скромно. Дмитрий Петрович только называется генералом, должность у него такая, приравненная к генеральской: он инженер, действительный статский советник в министерстве путей сообщения. И дело скорей всего не в том, каковы господа сами по себе, какие у них характеры и привычки, а во всем том порядке, который породил неравенство людей и старается сохранить его, позволяя немногим богатеть и блаженствовать за счет труда многих других. Но ведь устройство общества, взаимоотношения между людьми — это дано свыше. Все предопределено, и, значит, бороться с таким положением нет никакой возможности.

Круг размышлений замыкался. Словно бы глухая стена вставала перед Михаилом. А ведь он к этому времени прочитал такие книги, в которых отрицалось — хотя большей частью и не прямо — существование высшей божественной силы, а признавалось лишь одно всеобъемлющее движущее начало — человеческий разум. Миша догадывался, что истина на стороне авторов этих книг, хотел поверить им, но не мог. Страшно было лишиться духовной опоры, отринуть всесильного заступника и покровителя, остаться один на один с людской злостью, с суровой природой, с болезнями и со смертью. Без надежды на жизнь на том свете. Молитвы-то к богу обращал с малолетства. В бога верили все его родные и близкие: мать, отец, Мордухай-Болтовские. Бог словно бы сближал, объединял всех независимо от возраста и положения. Трудно, очень трудно было выйти за пределы привычного круга, в одиночку шагать в неведомое.

Но вот случайно попались ему три тома публициста, философа Николая Шелгунова. Открыл первую страницу — и не смог оторваться. За несколько дней одолел все статьи и принялся читать по второму разу. Язык был простой, понятный, факты, взятые из русской жизни, правдивы, выводы писателя говорили о том, к чему с трудом, на ощупь, мысленно пробивался Калинин.

Словно в Верхней Троице побывал Писатель. Правильно утверждал он, что жизнь большинства крестьян страшная, что они голодают, вынуждены идти в наемные работники. И вот теперь еще кулачество появилось в деревне, оно для крестьян — «мертвая петля», «ужасный и безжалостный пресс». Шелгунов призывал крестьян объединяться для общей борьбы, приветствовал нарастающее рабочее движение и выражал надежду, что это движение продолжит лучшие революционные традиции.

Михаил словно обрел надежного друга-советчика. Поверив в утверждение Шелгунова, что окружающий мир можно не только познать, но и изменить, юноша поверил и в то, что никакой высшей силы не существует, это лишь миф, успокаивающий и отвлекающий человека от борьбы за свои земные права.

Писатель помог Михаилу понять, против кого надо сражаться. Но, увы, юноше не было ясно еще очень многое: с кем идти на могучего врага, на эксплуататоров, богачей, угнетателей? Где те силы, которые способны сокрушить казавшийся незыблемым самодержавный строй? Не встречал Михаил таких людей ни в родной деревне, ни в городе.

Хотелось расспросить самого Шелгунова, но как? Обратился к Мите: что, мол, за человек, где живет? Гимназист загорелся, рассказал охотно: это замечательный борец за справедливость, его труды восторженно читает образованная молодежь, он покоряет умы и сердца. Повидать, послушать его стремятся многие, но последнее время Шелгунов перед публикой не появляется, не выступает: говорят, серьезно болен.

А через несколько месяцев Дмитрий принес печальную весть:

— Знаешь, Миша, писатель Шелгунов умер.

— Как?! — отшатнулся Калинин.

Дмитрий помолчал и ответил строчкой известного стихотворения Некрасова:

— «Русский гений издавна венчает тех, которые мало живут…» Он, конечно, немолод, но ему бы жить да жить, если бы не постоянные преследования властей… Похороны завтра. Нам объявили: учащимся и студентам запрещено участвовать в траурной процессии, дабы избежать осложнений.

— Какие могут быть осложнения? — не понял Калинин.

— Беспорядки, — понизив голос, сообщил Дмитрий. — Волнения.

Михаилом овладело желание обязательно попасть на похороны, хоть напоследок отвесить глубокий поклон Шелгунову. Но как уйти, не вызвав расспросов? Ложась спать, решил: с утра выполнит свои обязанности по дому, а потом скажет старшему лакею: к сапожнику, мол, требуется. Тем более что к сапожнику действительно было нужно.

С небольшим свертком под мышкой быстро шагал он по переулку, срываясь на бег. Времени в обрез. Свернул на широкую улицу и замер, увидев похоронное шествие. Лошади везли черный катафалк, а следом двигалась огромная толпа. Много людей, обнажив головы, стояли на тротуарах.

Шествие приблизилось. Несколько человек, по виду мастеровые, несли венок, на котором было написано: «Н. В. Шелгунову, указателю пути к свободе и братству, от петербургских рабочих». Михаил тянулся на цыпочках, тщетно стараясь разглядеть через толпу лицо умершего. Проплыл мимо гроб, потом — бесконечный поток людей с печальными и решительными лицами. Шагали молча, плотными рядами.

Михаил осмотрелся. В подъездах, в подворотнях, в переулке, из которого он вышел, повсюду были полицейские, жандармы, дворники. И еще какие-то подозрительные, настороженные типы. Из охранки небось! Со всего города, что ли, их собрали сюда?! Однако они не решались преградить путь процессии, разогнать людей. Колонна, сопровождавшая катафалк, была монолитной и грозной, она смела бы любой заслон. Глядя на мастеровых, составлявших этот могучий строй, Михаил остро завидовал им. Вот те люди, которые способны вести борьбу с любым врагом. Их сплоченность, их уверенность, их сильные руки — залог победы.

Так получилось, что уже после смерти Шелгунов ответил на вопросы, мучившие Калинина. Значительно позже Михаил узнает, что, по существу, похороны Шелгунова вылились в первое открытое выступление петербургского пролетариата. И в судьбе Михаила эта демонстрация стала важной вехой. Все больше задумывался он о том, как жить дальше. К восемнадцати годам постепенно пришел к мысли, что его место среди рабочих.

За месяц Калинин побывал на четырех заводах, спрашивал насчет работы. Везде получал отказ. Устроиться, не имея специальности, было очень трудно. В те годы из голодающих деревень хлынули в города массы крестьян, привлеченные быстрым развитием фабрик и заводов. Неквалифицированных рабочих рук было в избытке. Платили чернорабочим очень мало. Как и молодым заводским ученикам.