Владимир Абрамов - Хочу женщину в Ницце

– Радение твоё для меня отрадно, – лицо Алехана просветлело и на нем появилось подобие улыбки. Чего больше страшились – штормов Северного моря или ветров Биская?

– Больше тревожились угроз герцога Шуазеля, не хотели нарваться на французские эскадры, особенно когда проходили Гибралтар.

– Говоришь, что французы сильнее наших? – привстал Алехан, расстегивая сдвинувшийся накрахмаленный жесткий воротник.

– Говорю, потому что знаю. Французские матросы мастеровиты, и когда на тебя попрет Тулонская эскадра, у которых только линейных кораблей аж 18 штук, да все стопушечные… А у нас самый сильный – «Святослав», у него вооружение 80 пушек, да и по мореходности он слаб. Я на своих «Трех Иерархах» лично разработал парусность и уверен, что не уступлю французу.

– Случись оказия какая, я немедля отпишу императрице все, как есть – и о деяниях твоих достославных, и про дурные события не забуду.

Грейг не удержал суровость на своем лице и расплылся в улыбке. Орлов же продолжал:

– Ты, Самойла, держись меня во всём, мы с тобой ровесниками приходимся. Нам от роду 34 года всего, нам и надлежит стать наипервейшими героями. А то, что вы герцога Шуазеля опасались, то это верно, он враг наш лютый. Здесь на юге его резидент барон Тотт турок с польскими конфедератами на нас натравливает, чтобы отбросить Россию от Черного моря. Король французский и впрямь, после долгих уговоров Шуазеля отдал приказ о снаряжении Тулонской эскадры. Однако королевский совет по вопросу истребления русских единодушно проголосовал против идеи Шуазеля по причине неготовности Франции к войне против «Северного аккорда». Плавание нескольких русских кораблей в Средиземном море, да ещё к тому же постоянно находящихся в ремонте, расценил как несерьёзный повод для большой войны. Во многом и решительная позиция англичан была нам в помощь.

– Однако смекаю, что худая молва о русском флоте, что ходит как среди французов, так отчасти и среди англичан, нашему флоту на пользу, – поразмыслив, произнес Грейг.

– Откроюсь я тебе, Самойла, коль нам с тобой сражаться против Османской Порты вместе предстоит, я тоже в своих планах, как и матушка, на флот наш рассчитывал прежде, как на подсобный. Главной же задачей для флота видел доставку к берегам Архипелага войска нашего и боевого снаряжения, а флот должен был служить прежде всего средством транспортным. Перво-наперво, по моему разумению, здесь в Медитеране должны были стать мои сухопутные операции.

– Я знаю об этом, ваше сиятельство, в высочайшем рескрипте Спиридову об этом нам было указано.

– Теперича же я стал много думать о возможном применении флота для сокрушения турецкой эскадры в Архипелаге, ежели планам нашим на суше не суждено будет сбыться.

– Не сумлевайтесь, граф, я буду всегда на вашей стороне. Убежден, что Порта тоже не страшится нашего флота и думает легко потопить нас в Архипелаге, а, значит, поспешит уйти из Мраморного моря и пройти Дарданеллы. Вот тогда нам и представится случай показать миру силу русского флота.

Глаза Алехана засветились юношеским восторгом.

– Завтра же осмотрю с тобой корабли. Нашим морякам свежие овощи и мясо нужно, хлеб и прочее. В Ливорно ныне сахар по полтине за фунт торгуют, хлеб по гривеннику. Деньги, видишь, немалые. К руке сказать, согласно уведомления Государственного Казначейства на чрезвычайные расходы Спиридову передано 480 тысяч рублёв.

– Верно, граф, основная сумма на сохранении у Спиридова на «Святом Евстафии», часть денег по его распоряжению доставили на сохранение ко мне на корабль в золотых червонцах.

Грейг в очередной раз подавил зевоту и чуть привстал из-за стола:

– Однако, ваше сиятельство, уже поздно, пора мне возвращаться на корабль.

– Капитан, ты же не Спиридов, чтобы по ночам за картами у свечи сидеть. Здесь в Италии столько развлечений! Театр, знаешь ли, отменный, а какие ахтёрки! Завел я здеся знакомства знатные, многие желают уважить. Давай, оставайся, капитан, ты у меня ныне – первый из гостей. Для тебя и времени своего не пожалею.

– Благодарю граф, но служба обязывает, да и офицеры заждались не спят…

Несколько недель ушло у Алехана, чтобы разобраться в делах прибывшего отряда кораблей и познакомиться на деле с работой морских офицеров и служителей. Снять с мели пакетбот пока никак не удавалось, и он нервничал. Граф провел во дворце весь день и никого из незваных гостей не принимал. Наконец, к вечеру он вызвал к себе своего секретаря, майора Сергея Домашнева, и помощника секретаря, волонтера, князя Фёдора Козловского. На столе у графа стояла откупоренная бутылка дешевого вина, сыр и хлеб. Фёдор сидел тихо, когда Алехан наговаривал секретарю послание в Санкт-Петербург лично императрице:

««Почтальон» сел на мель, и тому уже недели две, и по сековое время стащить не можем, употребляя всевозможные средства. Признаюсь чистосердечно, увидя столь много дурных обстоятельств в оной службе, так: великое упущение, незнание и нерадение офицерское и лень, неопрятность всех людей морских, волосы дыбом поднялись, а сердце кровью облилось… Дошли до того, что ни провианту, ни денег у себя, ничего не имеют. Признаться должно, что, если бы все службы были в таком порядке и незнании, как эта морская, то беднейшее было бы наше отечество; но скажу и то, надеемся теперь уже крепко, что дурноты все уже миновались, и всё теперь пойдет. Таковы-то наши суда, есть ли б мы не с турками имели дело, всех бы легко передавили, не нужно б было много с ними драться, а только за ними гнаться, они бы из гавани не выходили по незнанию офицеров… Недостаток есть велик в лекарях и их помощниках, я стараюсь их приискивать. Я намерен всеми способами домогаться, чтоб все морские убытки возвратить»…

Получив сие послание, Екатерина поспешила отправить ответ: «Что же делать, впредь умнее будут. Ничто на свете нашему флоту столько добра не сделает, как сей поход. Всё закоснелось, и гнилое наружу выходит, и он будет со временем круглехонько обточен!…»

Всегда лучистый Вильфранш-Сюр-Мер, окончательно обезлюдев в часы сиесты, изрядно надоел нам редким звоном колокольчиков пустующих бутиков и мертвой тишиной злачных мест.

Мне не терпелось вернуться к своим рутинным делам, и я направился к машине, удачно припаркованной неподалеку от средневековой крепости. Клер молчала и, опустив голову, вела Мартина на поводке, а я крутил на пальце ключи, призывая спутников прибавить шагу. Однако, снова проходя мимо памятников Орловым и Ушакову, Клер вдруг замедлила шаг и остановилась. Февральское солнце клонилось к закату, отражаясь в желтых латунных табличках, укрепленных на постаментах под бронзовыми бюстами героев российской истории. Клер щурила глаза, всматриваясь в темно-коричневый лик Алексея Орлова, и, казалось, не обращала никакого внимания на мои намеки поспешать. Мартин дважды дернул поводок, но, в конце концов, повинуясь воле нашей знакомой, сел на задние лапы, заставляя меня тоже остановиться. Мне совсем не хотелось снова заводить разговор об Орловых, поскольку о русских героях нашего прошлого уже было сказано предостаточно. Однако пауза затянулась, и я, внимательно перечитав еще раз написанное на табличках, первым обратился к своей безмолвной спутнице: