Григорий Коновалов - Истоки

Немецким генералам и солдатам казалось, что военные действия летом 1942 года протекают по планам, разработанным еще зимой их генеральным штабом и самим фюрером. Планировалось в первую очередь взять Кавказ, «окончательно уничтожить живую силу, оставшуюся еще в распоряжении Советов», — говорил начальник генерального штаба Гальдер. Об этом же заявил сам Гитлер 1 июля в Полтаве на совещании высшего командования Восточного фронта: «Моя основная цель — занять область Кавказа… Если я не получу нефть Майкопа и Грозного, я должен покончить с этой войной». Он не собирался с русскими заводить речь о мире, не верил, что они пойдут на переговоры. Он просто привычно ставил себе ультиматум, надеясь создать условия для вторжения на Ближний и Средний Восток, провести завершающие операции по захвату Москвы и окончить войну к осени 1942 года.

В свою очередь советская сторона планировала на лето широкие наступательные действия.

В мае началось наступление советских войск под Харьковом. До этого Ставка дважды отклоняла предложение командования Юго-Западного направления провести крупные операции во взаимодействии с соседними фронтами. В ее распоряжении не было тогда необходимых резервов для обеспечения больших наступательных действий. Ставка дала свое согласие лишь после того, как командование Юго-Западного направления представило план более узкой операции.

Боевые действия начались 12 мая. А через пять дней, 17 мая утром, танковая группа Клейста нанесла контрудар по южному фасу Барвенского выступа, прорвалась в глубь нашей обороны. В последующие дни немцы вышли в тыл ударной группировки Юго-Западного фронта, 24–29 мая делались отчаянные и безуспешные попытки прорвать кольцо окружения… До конца месяца вырвались лишь разрозненные отряды. Погибли заместитель командующего Юго-Западным фронтом Костенко, командиры Городнянский, Бобкин, Подлас.

В июле немцы захватили Крым и Донбасс, вторглись на Северный Кавказ, прорвались к большой излучине Дона, намереваясь к 25 июля выйти к Волге у Сталинграда.

Но неприятель обманулся в своем наступлении на Воронеж, в стремлении окружить войска Южного фронта под Ростовом. Потом он принужден был отклониться от цели захвата Кавказа, втянуться в непредвиденное гигантское сражение под Сталинградом.

Не о гениальности или бездарности полководцев обеих воюющих армий говорит тот факт, что планы сторон на лето 1942 года предусматривали далеко не то, что пришлось делать потом немцам и русским. Значение этого факта более простое и более великое: немецкая армия в значительной степени уже исчерпала свои наступательные возможности, а Советская Армия только входила в полосу своей военной зрелости.

По приказу председателя городского комитета обороны Юрия Крупнова рабочие везли в степь на обводной рубеж отлитые из броневой стали колпаки для дотов. Машины, оседая рессорами на разъезженной широкой дороге, медленно пробивались сквозь встречный поток тракторов, комбайнов, подвод. Прикипев пальцами к стоявшим меж колен винтовкам, рабочие, не спавшие после ночной вахты, хмуро дремали в кузовах грузовиков.

Надвинув кепку до бровей, Денис Крупнов из холодочка козырьковой тени вглядывался дальнозоркими глазами в степной пожар. Горячий, с дымом и пылью ветер засевал губы горклым прахом. Крутилась над степью черная ветошь сгоревших ометов, призрачно-белесо обрезались в чадном мареве костры совхозных построек. А на востоке, за солеными озерками, где-то над Волгой, жирной чернотой горбился в небе дым горевшего нефтяного склада.

Навстречу машинам из пыли, ревя и блея, двигались к Волге табуны коров и овец. Хворо и тревожно блестели изъеденные пылью глаза. Только схлынули пахнувшие мочой и потом стада, унося коричневую мглу, щелканье кнутов и надсадную отупевшую хрипоту погонщиков, как из-за втиснутых друг в друга холмов показались морды надорванных лошадей, змеиные шеи верблюдов — ехали женщины, дети, старики. Усталость и страдание стерли на запыленных лицах людей возрастную печать.

Сидевшая в машине рядом с Денисом сталеварка Рита Кузнецова запричитала:

— Беда-то какая, горе-то какое… — вдавила ладонь в свою смуглую щеку, затуманила тоской длинные черные глаза. — Да неужели никто не думал, не гадал, Денис Степанович?

Денис чуть разомкнул веки, блеснул в узкой прорези глазами:

— И чего ты ахаешь, будто порченая? Загодя в могилу не ложатся, Рита.

— Вам никогда не угодишь. У вас свои какие-то задумки. Тут сердце мрет от горя.

Девчонка лет десяти никак не могла вызволить тележку из ухаба. Белобрысый мальчик в трусах помогал ей как мог, прижимая одной рукой к груди портрет старика с бородой, другой тянул сестренку за подол платья.

— Узяли!

Мальчишка очень серьезно посматривал в небо: там вольготно нежился воздушный разведчик. И столько самодовольства и такое презрение к земле и людям на дороге было в этой несуразно парящей «раме», что Денис даже сплюнул:

— Нахалюга!

Из подсолнухов загукали зенитки, оторочили самолет белыми клубами.

— Ишь морду-то отворачивает. Что, плохо пахнут одуванчики? Не любишь, раскоряка? — сказал, мигая спросонья, кузнец Отесов.

Девочка и мальчик сели на ковыльную гривку и начали вытаскивать занозы из своих избитых, потрескавшихся ног. Она поплевала на пятку мальчика, стерла рукавом и припала зубами к пятке. Он запрокинулся, не выпуская из рук портрет в рамке.

Комбайн, пахтая крылатым валом желтые волны пшеницы, выползал на взволок.

Машины свернули с дороги, целиной пошли к глубокому, с отвесным восточным краем рву. Это и был один из главных участков внешнего обводного рубежа обороны. От края и до края, насколько мог видеть Денис с кузова машины, в знойном маревом разливе копошились люди, лениво поворачивались косматые верблюды, строптиво ревели, упрямо наклоняли рогатые головы быки, на которых возили землю. Саперы в выгоревших гимнастерках оборудовали пулеметные гнезда.

Майор инженерных войск, с мутным от зноя взглядом, велел машинам проехать левее, в зеленоватую низинку к специально отрытым круглым окопам с бетонированными стенками. Свалили на землю стальные колпаки.

Денис дотронулся до одного, отдернул руку.

— Ну, Рита, тепло будет под этой стальной шляпой.

Щупловатый сапер подхватил весело, морща облупившийся нос:

— Прозорливый дед! Тепло будет под этой кастрюлей… особенно ежели фриц термитными шарахнет.

Денис с любопытством взглянул на пропыленного, замызганного сапера.

— Дальний?

— Топаю из-под Изюма. Устроил он нам на переправе калмыцкую смерть… — Сапер большими пальцами надавил себе за челюстями, разинул рот, закатывая глаза. — А откуда родом, скажу опосля. Скажу и спрячусь.