Григорий Коновалов - Истоки

Александр присел на корточки перед ним: теленок еще дышал, по беловатым шелковистым молочным губам стекала изо рта кровь.

— Эх вы! — Александр резко повернулся и, ссутулившись, вышел из загона.

У ворот догнала его Марфа.

— Ты куда же, Саня?

— Домой.

— Здорово живешь! Зачем приезжал-то? Ночуй тут, а завтра вместе домой. Отпуск мой кончился.

Он смотрел в ее наивные с раскосинкой глаза, думал: «От нее всякое можно ждать».

Застегнув куртку на все пуговицы, вышел за ворота.

Он спустился к Волге, отвязал свою лодку, оттолкнулся от берега. Но потом снова пристал под темный навес ивняка. То ходил по песчаной, тускло светлевшей в ночи косе, то садился в лодку.

«Да и не к ней я ехал-то, — утешал себя Александр. — Женьку хотел повидать». Он удивился тому, что так поздно вспомнилось о самом главном — о племяннике.

На рассвете подошел к большому деревянному дому, перед которым стояла мачта с приспущенным флагом. На лавочке дремал сторож. Александр осторожно прокрался по скрипевшим половицам застекленной веранды в дом, отыскал среди спящих ребят Женю, присел на койку…

— Женяшка-Няшка, вставай.

Хорошо и радостно стало ему, когда племянник со спутанными на голове кудрями, пахнувший теплом чистой детской постели, обнял его, все еще не совсем проснувшись.

— Удочки в кустах… — прошептал он, засыпая, тычась головой в грудь Александра, потом встряхнулся, и лицо его осветилось осмысленной улыбкой.

Домой Александр возвращался ранним утром на местном экскурсионном пароходике, привязав лодку к корме. На палубе к нему подошел Веня — ехал из дома отдыха. Он долго потирал свою бритую голову, мучительно хмурясь.

— Шура, ты веришь в судьбу?

— Ладно, верю… А что?

— Эх, познакомил меня Рэм с такой, понимаешь… Всю жизнь, наверное, тосковать по ней буду. Я сейчас же должен спрыгнуть за борт, если не хочу стать смертельным врагом Рэма, — говорил Ясаков, таща Александра за руку по лестнице наверх. — Сейчас увидишь ее в каюте. Понял меня, Саша?

— Не понимаю ничего, но чувствую: в каюте сидит необычайно красивая женщина, сводит с ума моего друга Веньку.

Робость и смущение перед этой таинственной женщиной помешали Александру в первую минуту, как он вошел в каюту с завешенным окном, признать в необыкновенной красавице Марфу Холодову. Облитая снизу до подбородка зеленоватым светом лампы, стояла у столика, лениво перебирая косы на своей пышной груди. На диванчике курил Рэм.

Когда Марфа под руку с Рэмом ушла в буфет за вином, одарив приятелей сочной розовой улыбкой, Александр сказал себе то же самое, что говорил вчера: «Эта ядреная, напористая женщина, того и гляди, выкинет такое, что и не ждешь».

— И это все? — спросил он с досадой Вениамина. — Эх ты, Веня, Веня, не много же надо, чтобы сбить тебя с панталыку.

Весело смеясь, в каюту вошли Марфа и Рэм с вином и закусками. Марфа пытливо взглянула на Вениамина, потом на Александра.

— Надеюсь, Саня, ты не сплетничал обо мне? — Вдруг в лице ее появилось то решительное и грубое выражение, которое видел Александр, когда она гоняла лосенка.

— Да и что ты можешь сказать обо мне плохого? Что один раз пытался неудачно поцеловать меня.

— Охота тебе, Марфута, дразнить мужиков! Ведь этого же не было! — отрезал Александр.

Она разливала вино, угощая парней, Александр вслушивался в ее играющий, певучий голос, дивился приятной округлости плеч и рук. В розовом коротком платье томилось раздобревшее, сильное тело. Было в нем что-то крепкое, ядреное и уютное.

Подняли жалюзи. Вечерняя заря хлынула из-под туч. Подожгла медную ручку двери.

— Понимаете, я выпила. Но это не главное. Я сегодня немного неуравновешенна. Так вот, настолько, — и Марфа показала кончик розового, обмытого зарей мизинца.

Рэм усмехнулся. В лучах солнца и в папиросном дыму как бы плавилась его медно-красная голова. Веня покорными глазами глядел на Марфу. Вино кончилось, она отправила в буфет Веню и Рэма.

— Саша, а что за парень… этот Вениамин?

— Не знаю. Кажется, не особенно умен, но добрый.

— Это честно. Рэма не спрошу — очернит. Жить нелегко, Саня… — Поправляя перед зеркалом волосы, она жаловалась: как жить некрасивой, доброй, привязчивой, но никакими талантами не отмеченной — на олимпиадах не блистала ни голосом, ни быстротой движения ног, ни разу не прыгала с парашютом, на бегах и в плаванье никого не обогнала, в шахматы проигрывала школьнику. И вдруг молодость и свежесть пропадут даром, так, ни для кого?.. Ты спрашиваешь, какие у меня планы?

— Да, — подтвердил Александр, хотя и не спрашивал, а только намеревался спросить.

— Я не герой, Сашенька. Выйду замуж, буду сады разводить. Ты прав, детей будет много! — (И об этом он не говорил, а только подумал.) — Представь меня среди цветущих яблонь, а?

Он улыбнулся, вообразив себе эту крупную розовую женщину среди цветов яблонь и розовых крепких детей.

Она прижмурилась и показала в зеркале ему язык.

— Какого студента ни возьми — переворотчиком себя считает. Если биолог — Дарвин, не меньше. Металлург — Курако. Я робкая, слабая. От героического крика я устаю, глупею, теряюсь. И мужа себе выберу простого, без таланта. За талантами нужен уход, как за капризными детьми. Ты хотел сказать: уже выбрала, Веня?

— Как это ты угадываешь мои мысли?

— Страшно? Не бойся, я угадываю только хорошие, на дурные у меня нет нюха. А ведь ты хороший, правда? — Она положила руки на его плечи.

Александру показалось, что Марфа, опасаясь чего-то, начинает нечестно играть с ним.

— Не заискивай, Марфа, не бойся. Я плохой, но тебе зла не желаю, — сказал он, снимая ее руки со своих плеч. — Ну а за меня пошла бы?

Она посмотрела на него ласково и благодарно, потом покачала головой.

— Пойду к Вениамину Макаровичу. Он, кажется, тот самый.

С пристани Александр шел вместе с Веней, безумолчно восторгавшимся Марфой…

— Веня, Холодовых зовут моржами.

— Почему же моржами зовут? Внешние причины или характер такой у них… моржовый? — с испугом спросил Веня.

— Моржами прозвали их потому, что они круглый год на Волге купаются.

— И зимой?

— В прорубь залезут, а потом в тулупы… Будешь зятем Холодовых — и тебя они потянут в прорубь. Марфа любит на льду загорать. И родили ее, говорят, на льдине. Упрямые! Драчуны! У Марфы брат боксер, дядя — борец, сноха — гиревик, сама она — фехтовальщица. Часто дерутся, аж дом сотрясается. Зять, муж старшей сестры, сбежал. В одном столкновении жена по шее стукнула, с тех пор он и ходит, как верблюд, — уверял Александр, чувствуя, что избавляется от Холодовой, а заодно чем-то задевает Вениамина. — Бывай здоров, сынок Веня. Я исполнил товарищеский долг, предупредил тебя. Делай, как знаешь.