Лнонид Ицелев - Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка

Весёлое, ясное апрельское утро. Играя на солнце, переливается океан зелёными, синими тонами; мягко, равномерно покачивает пароход. Растёт и быстро приближается английский берег. Не спеша, без лишней суеты, но и без немецкой медлительности, пароход причаливает к пристани Дувра. Пристань старая, скрипучая; доски избиты, изрыты океанскими волнами. Носильщик — такими рисуют в иллюстрациях английских матросов — бритый, с энергичными, сухими чертами, в кожаной фуражке, доносит багаж до таможенной конторы. Деловито-вежливый тон таможенников, и Александра уже в поезде с его маленькими, низкими вагонами. Как не похоже это на всё, что осталось там, позади, на континенте. И этот скромный, простой вокзал, и это отсутствие форменных одежд и «волшебных палочек» начальников станций, и эти потёртые, повидавшие океанские бури одежды.

Нигде ни зеркал, ни позолоты, ни мишурных украшений. И тем не менее на всём печать старой культуры, спокойного достоинства знающего себе цену джентльмена. Германия с её чинными перронами и парадными «шафнерами» [19] Шафнер (нем.) — кондуктор, проводник. кажется разбогатевшим мещанином, кичливо выставляющим напоказ своё новенькое непривычное благоденствие. Англия — родовитый барин, которому незачем вывешивать напоказ золотую цепочку часов; он может позволить себе роскошь щеголять в старом, немодном, но удобном платье.

Поезд трогается.

Быстро, как в кинематографе, разворачиваются, мелькают ландшафты. «Зелёная Англия»... В самом деле, какая свежая, яркая зелень. Широко и мягко стелются луга, набегают на холмы, сбегают к речкам... Картинно-пушистые белые барашки с ленточками создают иллюзию декорации. Заманчиво изгибается и убегает между подстриженными вечнозелёными изгородями узкая шоссейная дорога и теряется за стеной величавых буков. На холме — замок, зелёная лужайка с живописно разбросанными на ней группами деревьев и кустов, сбегает до ручейка... Где-то Александра уже видела эту картину. Почему ей всё знакомо: и этот луг с декоративными группами деревьев, и этот коттедж, обвитый плющом, и эти белые барашки?.. Не заполняли ли эти картины страницы журналов — любимых товарищей детства? И, как бы довершая сходство со знакомыми изображениями «зелёной Англии», пруд с гусями, а на берегу девочка, пастушка, в красной юбчонке, соломенной шляпе с лентами и огромной хворостиной — предмет детских мечтаний Александры...

Всё чаще и чаще мелькают коттеджи: стеснились, слились в одну линию, разбежались по улицам... Полотно дороги обступили кирпичные, однотипные, узкие дома. Потянулись бесконечные, однообразные предместья британской столицы.

Лёгкий кеб быстро везёт в район Британской библиотеки. Вот и Greville Street, где каждый дом — пансион.

На улице мёртвая тишина. Сегодня воскресенье. Но так даже лучше. Пешеходы, суета, экипажи, всё движение большого города мешает воспринять его истинную душу, кроющуюся в архитектуре, в планировке улиц...

Как высоки дома, как причудливы улицы старого Лондона, то узкие, изгибающиеся, то широко расступающиеся и уходящие в бесконечную даль! Печать старой, испытанной культуры лежит на столице британского народа.

Пансион расположен в нескольких домах; чтобы попасть к себе, надо подыматься и вновь спускаться по запутанным лестницам.

Скорый breakfast в светлой весёлой столовой, с мягким ковром, цветами, непринуждённой болтовнёй кукольнохорошеньких мисс, и Александра уже мчится на подземке на окраину города, в предместье Hammersmith.

Куда идти? Улицы — одна, как другая: узкие дома-коттеджи, а названия улиц отсутствуют. Спаситель «боби» (полицейский). Вежливо-корректное объяснение по плану, но ни тени того добродушно-покровительственного тона, с которым немецкие шуцманы отвечают «бестолковым иностранцам».

Мимо коттеджей до самой Темзы... Как, это и есть Темза? Александра останавливается, зачарованная. Какая красавица! Не сдавленная более каменной набережной, она здесь уже свободно раскинула свои серебристые волны, и нежится, и играет на солнце, то шаловливо набегая на песчаный берег, то лаская зелёный луг, убегающий по ту сторону реки к далёкому горизонту. А развесистые ивы купают в ней свои длинные, трепещущие листочки и, низко склонившись, будто стараются заглянуть в самую глубь серебряных вод.

Александра идёт вдоль берега с обвитыми плющом коттеджами, цветущими садиками, запахом яблонь — весна...

Берег пуст и безлюден. Некого спросить, где живёт миссис Монтефиоре. Всплеск вёсел. Одна за другой, спеша, перегоняя друг друга, несутся узкие, лёгкие гоночные ялики. Белые одежды гребцов, мускулистые руки, загорелые лица... И снова тишина, только серебряным звуком нежно плещется Темза, ударяясь о берег.

Навстречу — седой старичок, сгорбленный, опирающийся на палку. Картинная мягкая шляпа с большими полями, лицо строгое, а глаза ласковые, детски-голубые. Где она его видела? Ну конечно! Его портрет встречается в каждой иллюстрации к событиям на «зелёном острове»: народная демонстрация, коронация короля, несчастный случай, празднество... Это собирательный старый «дядя Джон».

Александра спрашивает у него нужный адрес.

— Дора Монтефиоре? Да вы стоите у самой калитки. Вот её коттедж.

Так вот он, этот исторический в женском движении дом, в котором Дора Монтефиоре выдержала шесть недель осады полиции за отказ платить налоги. «Если мы лишены права распоряжаться деньгами, с нас взимаемыми, мы перестаём платить налоги».

Соседи, друзья, последователи снабжали её через решётку сада провиантом, книгами, цветами... Фотографы и репортёры осаждали дом, переговаривались, интервьюировали, снимали энергичную женщину, не переступая порога её жилища, висли на решётке сада, подкупали прислугу, чтобы получить побольше интимных, свежих сведений. Отсюда вывезли всё её имущество, чтобы продать с публичного торга. И ей и её друзьям пришлось спешить на выручку любимых и привычных предметов домашнего обихода. Два раза выдержала эта энергичная женщина борьбу с законами своей страны. Но подражательниц было мало, и движение не создалось. Воинственными суфражистками найдены были иные, более сенсационные методы борьбы. А сама Монтефиоре покинула их ряды и примкнула к социал-демократической партии, встав во главе движения за всеобщее избирательное право. ASS, или Adult Suffraqe Society, — её любимое детище. Эта организация и выписала Александру и Клару Цеткин для специальной работы: провести ряд агитационных контрсобраний в то самое время, когда в Лондоне будет проходить Международный конгресс союза женских избирательных прав. Международный женский союз будет провозглашать принцип борьбы за ограниченное избирательное право для женщин. В противовес ему социал-демократия должна будет развернуть своё знамя всеобщего избирательного права. Такова задача, таков намеченный план.