Лнонид Ицелев - Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка

Я написал Вам числа 7—8 января (день отсылки письма из Стокгольма — прямо отсюда в Америку всё перехватывают французы!), но Вас это письмо (со статьёй для «Нового мира») явно уже не застало в Нью-Йорке.

Этакая свинья этот Троцкий — левые фразы и блок с правыми против циммервальдских левых!! Надо бы его разоблачить Вам хотя бы кратким письмом в «Социал-демократ».

Циммервальдская правая, по-моему, идейно похоронила Циммервальд: Bourderon + Merrheit в Париже голосовали за пацифизм, Каутский тоже 7 января 1917-го в Берлине, Ту рати (17 декабря 1916-го!) и вся итальянская партия тоже. Это смерть Циммервальда!! На словах осудили социал-пацифизм (см. кинтальскую резолюцию), а на деле повернули к нему!!

Завтра (18 февраля) съезд шведской партии. Вероятно, раскол? Кажись, у молодых разброд и путаница дьявольские. Знаете ли вы по-шеедски? Можете ли наладить сотрудничество (моё и других левых) в газете шведских молодых?

Отвечайте, пожалуйста, хоть кратко, но быстро, аккуратно, ибо нам страшно важно наладить хорошую переписку с Вами. Лучшие приветы!

Ваш Ленин».

После вынужденного безделья в Патерсоне с каким наслаждением окунулась она в работу. Сразу же засела за брошюру «Кому нужен царь и можно ли без него обойтись?». Задание было нелёгким: надо было простым языком, понятным для народа, разъяснить необходимость свержения монархии. Получилось вроде неплохо. Двадцать страниц написала за два дня. Удовлетворённая сделанным, поехала в Христианию, в редакцию «Socialdemocraten», надо было выполнять ленинские поручения. На обратном пути торопилась на электричку и не успела купить вечернюю газету.

В вагоне сосед развернул «Афтенпостен». На первой странице аршинными буквами было написано: РЕВОЛЮЦИЯ В РОССИИ. Сердце задрожало. Сразу почему-то поверилось: это не газетный блеф, это серьёзно.

— Когда прочтёте, можно будет у вас одолжить? — обратилась она к соседу. — Понимаете, я русская и, естественно, заинтересована событиями.

— Пожалуйста, только всё это, вероятно, не более как газетная сенсация. Завтра, наверное, будет опровержение.

Дрожащими руками Александра взяла газету, но строчки прыгали и расплывались перед залитыми влагой глазами.

Она отложила газету и взглянула в окно. Поезд, мерно постукивая колёсами, плавно поднимался в гору. Чтобы скрыть свои слёзы, Александра сделала вид, что разглядывает пейзаж за стеклом. Но вместо едва различимых в мартовских сумерках елей она почему-то увидела освещённые ярким южным солнцем скалистые вершины балканских гор и шестилетнюю Шуриньку, которую переносил на плечах через бурлящий поток генерал Тотлебен.

Александра закрыла глаза. Всё тело было наполнено музыкой. Смутно-неясные грёзы-желания обволакивали её. Она поняла, что с этого момента наступает другая жизнь, в которой будут новые встречи, радости, разочарования, взлёты и падения... И смерть... «Tot-Leben, Tot-Leben, Tot-Leben...» — шептала она в такт покачивающемуся вагону.

Столетья царями теснимы,

Прозрели в предвешние дни:

Во имя России любимой

Царь свергнут, — и вот мы одни!

Из России каждый день поступали сообщения — одно невероятнее другого. Николай отрёкся от престола в пользу своего брата Михаила, который потом от трона отказался. Сформировано Временное правительство во главе с Львовым, Милюковым и Гучковым. Образован и работает Совет рабочих и солдатских депутатов. Из Петрограда Шляпников прислал телеграмму: «Дана амнистия всем политическим эмигрантам».

Сердце билось от радостного волнения. Душа ликовала и горела, как праздничное пламя. Скорее в Россию!

Однако вскоре пришла другая телеграмма, от Ленина из Цюриха с указанием дождаться его письма Русскому бюро ЦК. Значит, надо отложить отъезд на пять-шесть дней.

4 марта Ленин телеграфировал: «Наша тактика: полное недоверие, никакой поддержки новому правительству; Керенского особенно подозреваем; вооружение пролетариата — единственная гарантия. Никакого сближения с другими партиями. Телеграфируйте это в Петроград».

5 числа из Стокгольма приехал Ганецкий, из Берлина — Парвус. Обсуждали, как лучше организовать приезд Ленина, кому ехать, кому временно остаться для связи между Швейцарией и Россией. Всем не терпелось на праздник революции. Всё же решили, что Ганецкий останется для связи в Стокгольме.

В ожидании писем от Ленина она жила в каком-то хмеле радости и волнения. Всё ещё не верилось, что путь в Россию открыт.

Наконец 22 марта были получены ленинские директивы, вошедшие в историю как «Письма из далека». Александра тотчас же послала телеграмму в Цюрих: «Две статьи и письмо получила. Восхищена Вашими идеями. Коллонтай».

Спрятав на себе несколько бумажных листков с ленинскими письмами, Александра с волнением двинулась в путь. Надо было добраться до Хаппаранды на севере Швеции, единственного открытого шведско-финского пограничного пункта. (Разрешения на транзитный проезд через Швецию добился для неё лидер шведских социал-демократов Брантинг).

До Хаппаранды поезд шёл целые сутки. Всё это время она не сомкнула глаз. То, ради чего она в молодости ушла от мужа, ради чего носилась по свету, — неужели это уже наступило?

У неё было чувство, будто она едет навстречу сбывшимся грёзам.

Когда в Хаппаранде Александру усадили в низкие финские саночки с лошадью рыжей масти, она почувствовала себя дома. На таких же саночках, с такими же лошадками приезжали финские крестьяне в Питер на масленицу, и самое большое удовольствие детей было покататься на этих «вейках».

Звеня бубенчиками, резвые лошадёнки перевезли Александру через замерзшую бухту к русскому пограничному городку Торнео.

Ехать было приятно и всё-таки чуть неспокойно. Чем-то и как встретит её «новая Россия»?

У закрытых ворот заставы появился солдат-часовой.

— Паспорт есть?

— Я политическая эмигрантка Александра Коллонтай.

— Так о вас уже телеграмма имеется.

— Телеграмма?

— Ну да, чтобы беспрепятственно вас пропустить.

— От кого?

— От Исполнительного комитета... Это мы вам свободу-то завоевали. Без неё бы вы ещё долго по чужим местам мыкались, — с гордостью добавил солдат.

Сколько добродушия было при этом в его беззаветных русских глазах!

В здании таможни к Александре подошёл офицер без погон, с красным бантом на груди.

— Коллонтай, Александра Михайловна? — спросил он, целуя ей руку. — Как же, как же. Есть распоряжение пропустить вас беспрепятственно. У вас есть документы, письма, бумаги? Будьте любезны, сложите это всё в багаж. Комиссар на Финляндском вокзале выдаст их вам...

Поезд медленно плёлся среди снежных лесов и перелесков. Но на станциях было людно; и на первом плане выделялись солдаты, солдаты революции, герои дня, с красными бантами, с горделиво улыбающимися лицами. И будто все чего-то ждали.