Вольдемар Балязин - Александр Благословенный

Основным объектом внимания англичан на севере был Архангельск. Однако девять батарей города и порта, имевшие более ста орудий и заграждения с моря, не позволили англичанам захватить город.

Действия английского флота на морских коммуникациях наносили существенный урон экономике России, развитию коммерческого мореплавания.

Однако, несмотря на то что Россия воевала с Ираном, Турцией и Англией, не они представляли главную опасность. Назревала большая война с наполеоновской Францией. Александр I, его министры и военачальники прекрасно понимали это и осуществляли передислокацию войск к западным границам.

В начале 1812 года мир с Турцией ещё не был подписан, а в марте этого же года, после бракосочетания Наполеона и Марии-Луизы, союзницей Франции стала Австрия. И хотя её министр иностранных дел Клеменс Меттерних пытался убедить Александра I, что Австрия останется фактически нейтральной и в случае войны выставит в помощь Наполеону не более 30 тысяч солдат и офицеров, причём станет удерживать их по западную сторону русско-австрийской границы, полагаться на его заверения было неразумно.

Вторым союзником Наполеона, но ещё более вынужденным, чем Австрия, была Пруссия: французские гарнизоны стояли почти во всех прусских крепостях, а король Фридрих-Вильгельм III фактически находился на положении пленника императора французов.

Осенью 1811 года в Петербург приехал прусский генерал Герхард Шарнхорст. Он был давним врагом Бонапарта. За свои патриотические настроения по настоянию Наполеона Шарнхорст был уволен из прусской армии. 5 октября 1811 года Шарнхорст подписал соглашение о военном сотрудничестве между Пруссией и Россией.

Откликаясь на это, Барклай быстро создал оперативный план, согласно которому, если только войска Наполеона переходили Одер или Вислу, армии России, Пруссии и Швеции начинали немедленное наступление. Однако 12 февраля 1812 года Наполеон заставил Фридриха-Вильгельма III подписать союзный договор Пруссии с Францией, направленный против России.

В Петербурге отнеслись к этому факту более чем хладнокровно: Александр I известил прусского короля, что по-прежнему считает его своим союзником и после окончания войны позволит Пруссии воспользоваться плодами победы над Наполеоном. Приближение войны было более чем очевидно. Появилось множество тревожных донесений о концентрации наполеоновских войск у границ России. Русские послы, резиденты и агенты следили за передвижением наполеоновских корпусов и дивизий, а французские лазутчики в свою очередь усилили разведывательную деятельность в России.

В Смоленске, Могилёве, Минске и других городах появились шпионы под видом комедиантов, фокусников, учителей, художников, лекарей, музыкантов и странствующих монахов. В Минской губернии объявились землемеры, которые занимались съёмкой местности.

Ещё в феврале 1811 года министр полиции А. Д. Балашов просил губернаторов юго-западного края, чтобы за приезжающими из Варшавского герцогства был установлен строгий надзор, так как в их числе могли оказаться «люди с неблагонамеренными видами». Предписывалось «подвергать аресту лиц, любопытствующих о числе и состоянии войск, яко о предметах неприличных и не принадлежащих частным лицам» [146] Русская старина. 1902. Окт. С. 24. .

Государственный аппарат был нацелен на то, чтобы всеми возможными способами пресекать шпионскую деятельность наполеоновских агентов. Распоряжения об этом получили не только военные губернаторы и генерал-губернаторы, но и гражданские администраторы различных рангов и ведомств.

Россия была переполнена рассказами о деятельности наполеоновских агентов, как вдруг разнеслась весть об изменниках, свивших себе гнездо прямо в Зимнем дворце, рядом с государем. Под подозрением оказались сам Сперанский и группа его сотрудников.

Так называемое «дело Сперанского» ещё ждёт своих исследователей, но достоверным является тот факт, что его использовали для того, чтобы возбудить в народе ненависть к врагам отечества и вызвать мощную волну патриотизма.

В ожидании предстоящей войны это почиталось необходимым, и царь сознательно пошёл на политическую провокацию, направленную против одного из самых близких своих приближённых.

Я. И. де Санглен — начальник особенной канцелярии министра полиции А. Д. Балашова, хорошо осведомлённый обо всём этом «деле», и один из участников его фабрикации — оставил любопытные «Записки». Он повествует, что в декабре 1801 года его тайно привезли в Зимний дворец, где с ним встретился Александр I и ознакомил с донесением, в котором сообщалось, что в беседе с Балашовым Сперанский сказал: «Вы знаете мнительный характер императора. Всё, что он ни делает, делается им вполовину. Он слишком слаб, чтобы управлять, и слишком силён, чтобы быть управляемым» [147] Русская старина. 1883. Янв. С. 24. .

Санглен полагал, что с этого времени Сперанский впал в немилость у императора. На самом же деле приготовления к свержению статс-секретаря начались гораздо раньше. Осуществлял задуманную императором акцию шведский эмигрант граф Густав Мориц Армфельдт, получивший в Петербурге пост председателя комитета по финляндским делам и звание сенатора.

Существует версия, что Армфельдт предложил Сперанскому войти в триумвират, который захватил бы власть в России. Сперанский отказался, но не сообщил Александру о провокации Армфельдта. Опасаясь разоблачения, Армфельдт начал интригу против Сперанского и, ловко используя мнительность и подозрительность Александра, сумел внушить царю необходимость отстранения Сперанского от власти.

В «деле Сперанского» оказались замешанными правитель канцелярии военного министра флигель-адъютант А. В. Воейков, полковник Н. 3. Хитрово, зять М. И. Кутузова, женатый на его дочери Анне.

Незадолго до ареста Сперанского был произведён обыск у Хитрово, и среди прочего оказалась карта России, показавшаяся министру полиции Балашову подозрительной.

На следующий день после обыска у Хитрово Санглена вызвал Александр I. Разговор зашёл о карте.

— Кто бы мог подумать, что русский Хитрово мог сделаться прислужником Коленкура? Хорош и Воейков! Как он выпустил из рук карту с означением маршрута армии в Вильну?

— Не выкрадена ли эта карта у Воейкова? — спросил Санглен.

— Нет! Она прислана к Магницкому, который её передал Хитрово. Спасибо Балашову, который перехватил. Странно, — добавил Александр, — что не только Воейков, но и сам военный министр утверждают, что на посланной к Магницкому карте никаких знаков карандашом не было; следовательно, Хитрово чертил сам. Но всё равно — Воейков виноват.

Завершая беседу с Сангленом, царь сказал: