Сергей Мосияш - «Без меня баталии не давать»

— Ну, гляди. Отъезд, сам видишь, отложить придётся. Пока эту заразу не выжгем. Сейчас пошли кого за мастерами каменных дел, да и плотниками распорядись.

— Зачем тебе они?

— Плотников отправь в Преображенское, пусть помост ладят повыше.

— A-а, — догадался Нарышкин. — Для энтих?

— Да, да, для «энтих». А мастеров каменных ко мне сюда, им я сам скажу, что делать. Давай мне бумагу, перо.

— Вот садись за мой стол.

Пётр сел за стол, притянул чистый лист бумаги, взял перо.

— Да, Петя, — хлопнул себя по лбу Нарышкин. — Я ж тебе печать приготовил.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Пётр.

Нарышкин полез на полку из-за книг, достал небольшой бронзовый кружок, подал царю. Пётр, щурясь, смотрел на печатку.

— Ты намажь, намажь чернил ом. Тисни. Всё мастер сделал, как ты нарисовал, всё до точечки.

Пётр намазал печатку чернилом, стукнул на бумаге раз, другой. Если первый оттиск размазался, то второй был ясен и хорошо прочитывался.

— Вот вишь, видно все твои струменты, — говорил Нарышкин. — И топор, и долото, и слова читаются: «Я есмь в чине учимых и учащих мя требую».

— Спасибо, дядя, — отвечал Пётр, довольный. — Мастеру-то заплатил?

— А как же? Всё ладом.

— А моим инкогнито озаботился?

— Само собой. Везде по бумагам ты либо урядник, либо десятник Пётр Михайлов. Царя в посольстве нет, — засмеялся Нарышкин. — И в Псков, и в Ригу сообщу, что едет Великое посольство с тремя великими послами Францем Лефортом, Фёдором Головиным и Прокофием Возницыным.

— С кем в Ригу-то сообщить?

— С купцом Любсом ведомость отправлю. Он не сегодня-завтра отъезжает.

— А самому Любсу не сказал обо мне?

— Что ты, Петя? Ни Псков, ни Рига не узнают, но мню я, — усмехнулся Нарышкин, — шила в мешке не утаишь ты, ей-ей. Да ещё такого роста «шило»-то, под матицу. Хе-хе-хе.

— Ладно. Там видно будет. Послал за мастерами?

— Послал.

Явившиеся каменных дел мастера, увидев царя, хотели пасть на колени, но Пётр махнул рукой.

— Не надо. Тут дело есть срочное. Идите-ка сюда, смотрите, что я нарисовал.

Мастера приблизились, стараясь не дышать, так как с утра приняли за воротник. Но царь всё равно почуял, проворчал добродушно:

— Уже причастились, молодцы.

— Дык холодно на улице, государь, — промямлил один мастер. — Мы для сугреву.

— Ладно. К делу, — сказал Пётр, показывая им чертёж. — Видите сей столп?

— Видим, государь.

— Тут ничего мудреного. Надо в два-три дни выложить его из камня на Красной площади.

— Где?

— Около Лобного места. И обязательно, вот видите на чертеже, вмуруйте в камень вот такие железные рожны, чтоб вот так же ввысь смотрели и острые чтоб были.

— Сколько, государь? Рожнов сколько?

— Пять рожнов, столько же, сколько на чертеже. Я сегодня скажу в кузню, они к завтрему готовы будут. Вы пока основание закладывайте. Всё.

Прежде чем уйти из Посольского приказа, Пётр, оставшись опять наедине с Нарышкиным, сказал ему:

— Лев Кириллыч, ты останешься на Москве за меня с Борисом Голицыным, Прозоровским и князем Ромодановским. Будете моим именем указы писать. Понял?

— Понял, Петя.

— И обо всём мне сразу сообщайте. Обо всём, что в государстве случится. Ежели вдруг Фёдор Юрьевич что-то утаить горькое схочет, якобы меня щадя, ты всё пиши до точки. Всё, что бы ни случилось. Да ещё прошу тебя: во всём помогайте Виниусу [15] Виниус Андрей Андреевич (1641—1717) — государственный деятель, торговый человек гостиной сотни, думный дьяк (1695), служил в Аптекарском приказе (1677—1689), возглавлял почтовое ведомство в Посольском приказе (с 1685), в 1697—1703 гг. возглавлял Сибирский приказ: с 1701 г. — управляющий Артиллерийским приказом. Переводил французские книги по механике, фортификации, артиллерии и др. по изысканию железных руд на Урале. Он просил меня там приискивать мастеров по железному литью и по горному, я буду сие в уме держать. А ты его письма ко мне непременно отправляй.

— Хэх, Виниус почтами командует, наши б грамоты не задерживал.

— И ещё, Лев Кириллыч, о чём прошу тебя озаботиться вместе с князем Юрием. Уговорите вы Евдокию в монастырь съехать [16] Уговорите вы Евдокию в монастырь съехать. — Царица Евдокия Фёдоровна, урождённая Лопухина (1669—1731) — первая жена Петра I, мать царевича Алексея, сослана Петром I в суздальский Покровский монастырь. . Висит она мне камнем на шее.

— Вот, вот, Петя, женишься раз, а плачешься век. Куда её прикажешь? В Новодевичий?

— Упаси Боже. Она там с Софьей стакнётся, этакое гнездо образуется под самым боком. В Суздаль везите, там постригайте.

— Хорошо, постараемся.

— Постарайтесь для Бога.

— А силой нельзя?

— Не хотелось бы, какая-никакая, а царица. Патриарх ещё осерчает. Не хочу с ним ссориться из-за неё.

— А ты его попроси, она его-то, пожалуй, скорее послушает, чем нас, питухов [17] Питухи — здесь: пьяницы. .

— Попрошу, если найду час для встречи.

Пётр поднялся, собираясь уходить, Нарышкин предложил:

— Може, выпьешь, Петь, для поправки головы? А?

— Нет, дядя. Делу время, потехе час. А голову мне уж в застенке поправили. Вечером у Лефорта с Ивашкой Хмельницким встретимся. А сейчас мне надо обоз раскассировать, всю Ивановскую площадь в Кремле санями забили. Сегодня ж хотели выезжать. Забыл, что ли?

Именно на раскассировке обоза, приготовленного для отправки Великого посольства, нашёл царя посыльный из Немецкой слободы.

— Государь, мне велено сообщить тебе, что ныне помер корабельный мастер Муш.

— Клаус? — переспросил в изумлении Пётр.

— Он, государь.

— Ах, горе-то какое!

Посыльный видел, как печаль мгновенно изменила лицо царя. Даже вроде потемнело оно. Вскочив в первые же свободные сани, Пётр кивнул посыльному: садись. А возчику скомандовал:

— На Кукуй. Да живо.

Войдя в комнату, где лежал покойный Клаус Муш, царь, скинув шапку, прошёл к гробу, постоял, всматриваясь в лицо умершего, потом наклонился, поцеловал, и, когда выпрямился, присутствующие увидели слёзы в глазах царя.

— Спасибо, друг, — молвил Пётр. — Ты дал мне в руки великое мастерство, а я... я... — Голос царя пресёкся, он повернулся и поспешно вышел, видимо устыдясь собственной слабости.

На крыльце, отдышавшись от горечи, перехватившей горло, он увидел кузнеца Киста, выходившего из дома.

— Кист, ты ещё не уехал?

— Нет, государь. С расчётом затяжка.

— Я распоряжусь. Ныне ж рассчитают, всё до копейки выплатят, и подорожные велю сполна выдать. Почему раньше не сказал?

— Спасибо, Пётр Алексеевич. Мало у тебя забот.

— Скажи, Геррит, у Клауса кто там в Голландии остался?

— Только жена в Саардаме, вдова теперь.

— Передай ей искреннее моё соболезнование и получи для неё пятьсот гульденов. Отвезёшь. Я распоряжусь. Когда отъезжать собираешься?