Сергей Мосияш - «Без меня баталии не давать»

Пётр дописал манифест, подписал и передал Головкину, дабы без промедления был отпечатан он во множестве и разослан по всей Украине. И прочитан с высоких мест перед народом. Царь знал, сколь ненавистна для народа уния и польское владычество.

После подписания манифеста Пётр сразу же садится за письмо в Москву местоблюстителю патриаршего престола Стефану Яворскому [107] Стефан Яворский (1658—1722) — русский церковный деятель, писатель. В 1700—1721 гг. местоблюститель патриаршего престола. Автор сочинения против лютеранства «Камень веры». :

«Честнейший отче, — пишет царь. — Извольте оного Мазепу за такое его дело богомерзкое публично в соборной церкви анафеме предать».

Царь не может успокоиться, в нём всё ещё клокочет гнев против изменника, во всех бумагах, вышедших в тот день из-под его руки, он уничтожает Мазепу, разоблачает его хлёстко и зло перед всем народом. Но и этого ему кажется мало. Он решает устроить Мазепе публичное свержение с гетманского престола и казнь. Пусть пока символическую, но казнь.

И он опять за листом бумаги, где пишет подробно придуманную им тут же процедуру всенародного бесчестья изменнику:

«...Оную рисованную персону Мазепы надлежит пинком сбросить с высокого крыльца и волочь по праху её, плюя на неё и обливая нечистотами...»

Что и говорить, фантазия у Петра на представления и лицедейства богатая была и щедрая сверх меры...

Царю доложили, что прибыл к нему казачий полковник Скоропадский. Пётр, отложив перо, встретил полковника вопросительным взглядом: «Ну?»

— Государь, надо тебе к старшине, ушедшей с Мазепой, письмо написать с прощением им вины, коли воротятся, отстанут от изменника.

— Раз ушли с ним, значит, и они изменники.

— Нет, государь. Многие ушли с ним из боязни, считали всесильным его. Чему и ты немало поспешествовал. Меня ведь тоже Мазепа звал за собой. Вот.

Скоропадский подошёл к столу и положил перед царём лист бумаги, сохранявший перегибы пакета, сказал:

— Прочти, государь.

— Что это?

— Письмо ко мне гетмана Мазепы.

— Бывшего, полковник... бывшего, — сказал Пётр, подвигая письмо ближе.

Он быстро прочёл его, поднял потемневшие глаза на Скоропадского.

— И ты знал, что готовится измена? — спросил, заикнувшись от сдерживаемого гнева.

— Знал, государь.

— И промолчал?

— Промолчал, государь.

— Почему-у? — прищурился недобро Пётр.

— Дабы голову сберечь, — горько усмехнувшись, отвечал Скоропадский.

— Т-так, — протянул Пётр, как-то сразу смешавшись. — Так, так, так.

Он снова взглянул на письмо, а когда поднял опять глаза на полковника, в них светилась уже некая хитринка.

— А ведь ты молодец, Иван, что смолчал. Умница. Не дал мне на душу ещё одного греха принять.

— Я тоже так думаю, государь. А мою верность тебе ты на Стародубе проверил.

«Так вот кто будет у меня гетманом, — подумал вдруг радостно Пётр. — Сам Бог послал мне его, да ещё с мудрым советом. Обязательно в день свержения и казни Мазепы провозгласим гетманом его — Ивана Скоропадского».

Хотел царь до времени умолчать об этом, но не удержался, прощаясь, спросил полковника:

— А что, Иван Ильич, ты б удержал булаву? А?

— Если дашь, удержу, Пётр Алексеевич, — серьёзно ответил Скоропадский.

Поздно вечером прискакал один из лазутчиков из-за Десны, ведший неустанно наблюдение за шведским лагерем.

— Государь, король сбирается на Новгород-Северский идти, уже авангарды выслал.

— Господи! — вдруг взглянул Пётр на образ, висевший в переднем углу. — Спасибо за чудо, кое ты даруешь нам, — и трижды перекрестился истово.

Лазутчик в недоумении смотрел на царя, не понимая, о каком чуде идёт речь. Ведь швед отправляется Новгород-Северский добывать, а это ж в трёх милях от Погребков — царской ставки. Какое здесь чудо?

Но Пётр-то знал, какое это чудо, ведь он с утра молил Бога, чтоб не поворотил король на Батурин или, на худой конец, помедлил чуть. А тут поворот, да куда — в обратную сторону.

— Господи, спасибо тебе за чудо сие.

Так никогда и не узнал царь, что не Господь обратил Карла в другую сторону, а неуёмная жадность Мазепы, пожалевшего свои запасы, неумная хитрость старого интригана, перехитрившего самого себя.

Меншиков ускоренным маршем шёл на юг из Горска, делая остановки только для кормления лошадей. В пути он получил приказ царя «доставать Батурин», а также отрядить генерал-майора Гордона для задержания шведов на переправе через Десну.

Светлейший знал, насколько царь обеспокоен этим маршем, и поэтому каждый день слал к нему по нескольку нарочных с сообщениями о своём местонахождении.

Царь возвращал их с краткими записками: «Изволь спешить с наивозможным усердием»; «Того ради ежели к сей ночи или поутру совершить возможно, с помощью Божией оканчивай».

И наконец к вечеру первого дня ноября Меншиков подошёл к Батурину. Ворота были закрыты. На приворотной башне стояли полковник Чечел и несколько сотников.

— Открыть ворота! — властно потребовал Меншиков.

— Не могу, князь, без веления гетмана, — отвечал Чечел.

— Гетман изменил государю и отныне лишён булавы и власти.

— Того мы не ведаем, князь. Вот придёт приказ от царя...

Меншиков понял, что Чечел тянет время, и поэтому прекратил переговоры, а отъехав, приказал выкатывать пушки и ставить их напротив ворот. Князь сам, скинув кафтан, зарядил одну ядром и взялся за фитиль. Три пушки почти одновременно рявкнули из темноты, три ядра ударили в ворота, проломив их.

Со стен крепости началась беспорядочная ружейная пальба, засвистели пули. Но светлейший, не обращая на них внимания, взялся опять заряжать пушку, торопя остальных: «Скорей, скорей».

С третьего залпа от ворот остались лишь болтающиеся щепки. Меншиков прыгнул в седло, выхватил шпагу.

— За мной, братцы!

Кавалеристы, любившие князя за его отчаянность, помчались за ним. Светлейший, срубив кого-то у ворот, помчался к сторожевому огню, горевшему у канцелярии. Сзади слышался ему привычный топот множества копыт. Было темно, со стен то там, то тут палили казаки.

— Зажигай канцелярию! — крикнул Меншиков.

Канцелярию, крытую соломой, зажгли с нескольких сторон. Крыша взнялась жарким высоким пламенем, осветив крепость неровным мечущимся светом.

Кавалеристы носились по улочкам крепости, размахивая палашами. Сопротивление казаков шло на убыль. Многие только сейчас поняли, против кого подняли оружие. У полыхающей канцелярии появились пленные. Меншиков кричал на них:

— Вы против кого, сукины дети, оружие подняли?!

— Мы думали, то злодеи... Нам сотники велели...

— А вам повылазило, что войско государево?! Сыскать мне Чечела!