Сергей Мосияш - «Без меня баталии не давать»

— Это что? Всегда такую дохлятину ставит?

— Таку, таку, ваше государск...

Из поварни Пётр решительно пошёл к своей избе, сбивая палкой торчавшие из снега будылья репейника. Он был так расстроен увиденным, что, войдя в прихожую, приказал адъютанту:

— Ко мне никого... Только купца Прохорова.

В крохотной комнатке его стол занимал едва ли не половину всего пространства. На ближнем от двери краю стояла чашка с варевом, уже подёрнувшимся сизой плёнкой. На другом краю были навалены чертежи строящихся кораблей.

Пётр прошёл туда, сел, углубился в чертежи, что-то помечая карандашом, меряя линейкой, лежавшей тут же. Постепенно увлёкшись делом, он поостыл и, казалось даже, забыл обо всём.

Но вот скрипнула дверь, на пороге явился адъютант.

— Государь, прибыл купец Прохоров.

Царь поднял голову от чертежей, потёр переносицу, словно что-то вспоминая.

— A-а, Прохоров? Давай его сюда, голубчика.

Купец, крепко сбитый, с окладистой бородой мужчина, в дублёной шубе, встал у порога, держа бобровую шапку в руках.

— Желаю здравия, ваше величество.

— Раздевайся, Прохоров, — сказал царь почти дружелюбно. — Чай, в гости пришёл.

Прохоров не спеша снял шубу, не найдя свободного штыря на стене, аккуратно положил её на лавку в угол вместе с шапкой.

— Пошто с бородой? — поинтересовался Пётр.

— Я пошлину уплатил, государь.

— Сколько?

— Как и положено — сто рублёв.

— Сто рублёв? — переспросил с оттенком уважительного удивления царь. — Богато живёшь, купец.

— Не обижаемся, государь.

— Ну что ж, садись, Прохоров, к царскому столу, — кивнул царь на чашку. — Да отведай нашего варева.

Прохоров сел к чашке и, увидев варево, кажется, смекнул, зачем зван, но виду не подал.

— Я токмо из-за стола, государь. Сыт. Благодарствую.

— Посля станешь благодарить. То, что дома ел, — не в счёт. Здесь тебя царь угощает. Ешь. — В голосе Петра явилась некая жёсткость. — Ешь, Прохоров, не ломайся.

— Но, государь...

— Ешь! Велю, — стукнул ладонью Пётр по столу. Прохоров вздрогнул от этого, схватил ложку, зачерпнув первую, смотрел столь жалостливо на варево, словно свою плоть вкусить готовился.

— Ну-у! — прорычал Пётр.

Купец начал есть. С грехом пополам проглотил три ложки, поднял на царя глаза, полнящиеся слезами.

— Не могу, государь.

— Ах, не можешь! — рванулся к нему Пётр с палкой. Но первый удар не получился, палка зацепила низкий потолок, да и Прохоров утицей скользнул со стула на пол.

— Государь, за што?

— Ай не знаешь, за што, сукин сын! — Царь схватил купца за ворот, оторвал от пола, бросил в угол на его шубу. Начал бить по щекам ладонью, тяжёлой, как из железа, приговаривая: — Это тебе за крупу! Это за мясо! Это за крупу!

Потом отошёл к столу, тяжело дыша, не от битья, от гнева, дёргая щекой, приказал:

— Жри, скотина. Всё жри. Иначе повешу. Прохоров, трясясь и плача, сел к столу, опять взялся за ложку. Ел, постанывая, глотал, почти не жуя, в чашку капали слёзы, сопли.

Пётр прошёл на своё место, набил трубку. Закурил. Заслышав, как заскрёб купец ложкой дно чашки, сказал:

— Довольно. Ещё объешься.

Купец отложил ложку, подозрительно икнул, видимо, съеденное у него стояло колом в горле.

— Что ж молчишь, — усмехнулся Пётр. — Али с угощеньем язык проглотил?

— Спасибо, государь, — прошептал купец одними губами, боясь сильно рот открывать, дабы варево назад не пошло.

— Так вот, Прохоров, завтра же поставишь на верфь во все поварни добрую муку и крупу. Да и мяса дохлого чтоб я не видел здесь. Ежели впредь замечу хоть один мешок затхлой, гнилой муки ли, крупы ли, повешу, Прохоров. Ей Христос, повешу. Ступай.

Купец вскочил, быстро схватил шубу, шапку, кланяясь царю, открыл задом дверь, выбежал вон.

Вскоре вошёл денщик, принёс трёхсвечный шандал, поставил на стол.

— Чего скалишься, Павел? — спросил царь.

— Так купчишка давешний, Пётр Алексеевич, там под плетень блюет, остановиться не может. Кажись, уж всё с него вытянуло.

— Пускай очищается. В брюхе повычистит, в голове прибавит.

Король Карл непоколебимо верил в свою грядущую победу. Именно эта его уверенность успокаивающе действовала на большинство его окружения. Даже Мазепа стал верить, что шведы в конце концов победят.

На своё предложение Петру пленить короля, сделанное дважды (первый раз через Апостола, потом через Галагана), Мазепа не получил никакого ответа. И поначалу отчаивался, ведь Апостол и Галаган увели с собой почти всех казаков, а последний, кроме того, разбил полк шведов и захватил в плен всех его офицеров.

Но потом мало-помалу гетман успокоился. Разоблачения он не боялся: ведь не поддался же он на уговоры Головкина написать план похищения короля на бумаге. И если б даже русские попытались что-то довести до сведения короля, любые обвинения было легко опровергнуть: клевета, клевета с целью опорочить гетмана в глазах короля.

Уж что-что, а отводить подозрения от себя Мазепа умел в совершенстве, если даже прозорливому Петру он морочил голову более двадцати лет.

И теперь, находясь всё время рядом с королём и слыша ежедневно, ежели не ежечасно его хвастливые заявления о беспрерывных победах над врагами (около шестидесяти битв — и все победоносные), Мазепа невольно поддался обаянию этой самоуверенности.

— Вы обратили внимание, гетман, что русские всё время убегают от меня.

— Как же, как же, ваше величество, не слепой, вижу.

Карл сам старался не замечать, а вскоре приучил к этому и Мазепу, что же творится вокруг его армии. Что солдаты гибнут не только от морозов и голода, что их громят отряды местных партизан, не говоря уже о наскоках казаков и регулярной конницы.

Всё это король небрежно называл «комариными укусами», а в письме к сестре Ульрике — «весёлой зимой». Однако, несмотря на «комариные укусы», а точнее, благодаря им и «весёлой зиме», шведская армия катастрофически таяла.

Лучше и яснее всех конец этой экспедиции видел граф Пипер, беспрестанно уговаривавший короля:

— Ваше величество, надо уходить за Днепр, здесь мы погибнем.

— Не нойте, граф. Всё идёт великолепно. Русские всё время отступают.

— Они, отступая, обескровливают нас. А за Днепром мы бы спокойно могли дожидаться помощи от Лещинского и Крассау.

Но даже если бы Карл послушался своего первого министра, он вряд ли смог бы уйти теперь целым на правобережье. Ему бы пришлось пробиваться через дивизии гетмана Скоропадского, через военные отряды князя Дмитрия Голицына [109] ...через военные отряды князя Дмитрия Голицына... — Дмитрий Михайлович Голицын (1665—1737) — князь, государственный деятель. Обучался навигации в Италии. С 1707 г. — киевский воевода. В 1711—1718 гг. — губернатор. Успешно сотрудничал с гетманом И. Скоропадским. Член Верховного тайного совета, по его предложению на российский престол была приглашена Анна Ивановна. Занимался науками, собрал богатейшую библиотеку (шесть тысяч томов). В 1736 г. был обвинён в заговоре, заточен в Шлиссельбургскую крепость, где умер или убит. , полки генерала Гольца, и это при непрерывных арьергардных боях с Шереметевым и Меншиковым.