Владимир Зима - Исток

Усталый логофет отодвинул в сторону манускрипт, лежавший на столе, и нетерпеливо взглянул на Феофилакта.

— Я не осмелился бы побеспокоить вас, если бы не крайне важные вести из Киева, — не поднимая головы, униженно пробормотал Феофилакт.

— Что там? — визгливо прокричал Феоктист.

— Как сообщил мой агент, в самое ближайшее время следует ожидать набега тавроскифов на один из городов северного побережья Малой Азии... Возможно, это будет Амастрида... Гарнизон города насчитывает только три сотни воинов, ополченцы из пригородных селений при нападении тавроскифов не успевают укрыться за городскими воротами и стать на городские стены... Так уже было в 842 и 852 годах... В Амастриду и соседствующие города следовало бы спешно послать подкрепление да прикрыть с моря двумя-тремя кораблями...

— Ясно. Скажу логофету стратиотикосу, чтобы не позже чем через неделю направил туда две турмы... — решил великий логофет. — Что ещё?

— По сообщению моего агента, киевский князь Дир подчинил себе все окрестные племена... Такое усиление может представлять угрозу интересам империи в северном Причерноморье...

— Подготовь меморандум... По возможности я смогу доложить её величеству... Хотя... — Великий логофет обречённо махнул рукой. — Сейчас никому ни до чего дела нет! Весь двор готовится к смотру царских невест!.. Пока не состоится бракосочетание государя, никакие другие дела не будут рассматриваться...

— Позвольте узнать, скоро ли состоятся смотрины? — едва слышным голосом полюбопытствовал Феофилакт.

— Думаю, недели через две.

— Ваше сиятельство, возможно ли моей дочери принять участие в смотринах?

— У тебя есть дочь? — удивился Феоктист. — И где же она?

— Воспитывается в монастыре, неподалёку от Адрианополя. Дева пригожая, нрава кроткого...

Великий логофет внимательно оглядел дерзкого протоспафария, но затем, видимо, вспомнил, что Феофилакт принадлежит к весьма старому аристократическому роду, и благосклонно кивнул.

— Ступай... И если ей выпадет счастливый жребий, пусть всегда помнит, кому она обязана своим счастием...

Солнце ещё не взошло над скалистой грядой за Босфором, когда Василий тихонько вышел из двери своей каморки, которая помещалась под самой крышей высокого угрюмого дома, осторожно спустился по стёртым каменным ступеням, вышел на крыльцо и в бессильной ярости стиснул кулаки, когда увидел сидевшего на низенькой скамеечке неопрятного рыхлого мужчину с заплывшими жиром глазками, самодовольного и злого, и от одного только вида домохозяина у Василия заныло сердце.

В погожие дни домохозяин обычно с рассветом выбирался из своей конуры погреться на солнышке, подставлял благодатным лучам обмётанные седой щетиной жирные щёки, розовую лысину и грязные пятки.

Хищными глазками он ощупывал каждого прохожего, словно желал получать со всякого плату даже за проход мимо своего дома.

Чтобы не встречаться с домохозяином, Василий уходил из дома до рассвета, но на этот раз страдавший бессонницей домохозяин опередил должника, и едва Василий ступил на крыльцо, как послышался противный голос:

— Ты опять не принёс мне деньги, проклятый македонянин!.. Ты думаешь, что моё терпение безгранично, но ты ошибаешься...

— Нам нынче обещали выдать жалованье, — едва слышным голосом ответил Василий.

— То же самое я слышал и две недели назад!

— Нам выдадут жалованье, и я расплачусь...

— Даю тебе, македонянин, последний срок — до вечера. Завтра утром я отведу тебя в долговую тюрьму! Доколе мне терпеть убытки от тебя?! Нынче же деньги принеси, а не то пожалеешь!

— Принесу...

Василий удручённо опустил голову и медленно побрёл к воротам, за которыми начиналась узкая кривая улица.

Там уже показались первые прохожие — кухарки и экономки, рабы-разносчики и горластые водоносы, муниципальные рабы-уборщики и сонные стражники, удалявшиеся на покой после ночных бдений.

Столица Великой Ромейской империи — славный блистательный Константинополь просыпался рано.

До рассвета выходили в серо-голубое море рыбаки, на скрипучих арбах и телегах подтягивались к городским воротам крестьяне со своими нехитрыми товарами, а с первыми лучами ласкового солнца оживали все столичные рынки — хлебные, рыбные, птичьи, мясные, зеленные, златокузнечные, свечные...

Василий спешил на службу — на конный рынок.

Узнав о предстоящих смотринах царских невест, Феофилакт решил забрать дочь из монастырской школы и перевезти в столицу. Молодой девушке следовало иметь достойный её выезд. Сам протоспафарий обходился без экипажа, предпочитая всем способам передвижения верховую езду. У дочери будет лучший выезд в столице — так решил протоспафарий Феофилакт и погожим мартовским утром отправился покупать лошадей.

На грязной вонючей площади Амастриана, где свистели и щёлкали бичи коноводов, слышалось многоголосое ржание лошадей и мулов, азартно бранились базарные плуты и барышники, залихватски покрикивали погонщики лошадей, наперебой расхваливая своих красавцев. В базарной суете сохраняли спокойствие лишь воробьи, которые нахально расхаживали под ногами ломовиков и скакунов, расклёвывали конские яблоки и деловито чистили пёрышки на берегах обширных зловонных луж.

Протоспафарию Феофилакту нравилось бродить по людным рынкам, слушать простолюдинов, любоваться лошадьми. Занятый важными государственными делами, Феофилакт не часто мог позволить себе подобные прогулки, поэтому он с удвоенным любопытством разглядывал людей на форуме Амастриана.

Вдоль деревянных коновязей, озабоченно придерживая пояса с увязанными в них кошелями, прохаживались прибывшие издалека стратиоты, придирчиво оглядывали лошадей, старались выбрать таких, чтобы годились и для работы в поле, да и под седлом не оплошали, когда их владельцу настанет время идти служить государю.

Брезгливо переступая через навозные кучи, ходили по форуму юные богатые бездельники, высматривали лошадей редких пород, достойных стать украшением аристократических конюшен.

Озабоченные ломовые извозчики норовили выбрать конягу недорогую и выносливую, покорную и неприхотливую. Они сосредоточенно заглядывали в лошадиные пасти и с учёным видом пересчитывали крупные желтоватые зубы, а то наклонялись или садились на корточки и принимались ощупывать лошадиные бабки, кряхтели, недовольно морщились, вновь поднимались и шли к следующему одру.

В самом дальнем углу площади отчаянно торговались с барышниками водовозы, согласные купить любую клячу, лишь бы она ещё была в состоянии возить по Городу бочку с водой.

Неподалёку от главных ворот, вполголоса переговариваясь, тесной кучкой стояли вофры — признанные знатоки лошадей.