Константин Новиков - Начала любви

Она тянула до последнего, и наконец это «последнее» наступило.

И 30 августа великая княгиня практически совсем не пила, чтобы предстать перед супругом в наилучшем виде, то есть строгой, сдержанной и податливой. Но когда пришёл вечер и великий князь нетвёрдой походкой вошёл в спальню Летнего дворца, когда разоблачённая до нижнего белья Екатерина, превозмогая стыд, вошла в спальню супруга, в незашторенное окно заглядывала полновесная луна, а в темноте висела тишина, решительно не разбавленная никаким желанием.

Вспомнив уроки Маши Жуковой, Екатерина тихо притворила за собой тяжёлую дверь и шёпотом позвала:

— Ваше высочество?

Несколько секунд спустя ответом ей был спокойный тяжёлый храп.

— Чёрт... — выругалась её высочество.

В штеттинском замке из жилого крыла можно было по узкой каменной лестнице попасть в звонницу, где вечные сквозняки, дополняемые ветром, шептались в колоколах... Маленькая Софи, приучая себя не бояться темноты, поздними вечерами в одиночку поднималась по холодным ступеням на площадку, откуда до самой колокольни было несколько метров и лёгкая скрипучая, как и положено, дверь из сухих сосновых досок с одним вечно незаживающим глазком клейкой смолы, столь прилипчивой к пальцам Бывало, девочка взбиралась по лестнице в кромешной темноте, и сердце тревожно ухало в голове ли, над головой ли, а может, даже и в груди, поднималась и, приподнимая в очередной раз ногу, не обнаруживала ступеньки. Не было больше ступеней, оказывается, забралась на площадку. Но в тот короткий момент, когда ожидающая коснуться опоры нога девочки эту опору не обнаруживала, в тот кратчайший миг проскальзывало ощущение, будто сверзаешься в пропасть. Темнота и вызываемый ею страх лишь обостряли восприятие... Такое вот жуткое отсутствие ступени под ногой и такое же чувство падения испытывала Екатерина теперь, с той лишь разницей, что нынешнее чувство было взрослее и потому — безжалостнее.

Если падающий человек может и как бы даже обязан закричать, привлечь внимание (тех же ангелов, скажем), попытаться помягче приземлиться, то у Екатерины не имелось даже таких вполне очевидных и естественных прав. Больше того, она должна была делать вид, будто ничего и не происходит.

Казалось бы, не должно быть для неё ситуации более унизительной, чем та, которая произошла в брачную ночь. И десять, и сто лет пройдёт, и умирать будет — не позабудет, как под присмотром бесстыжей луны, выпростав из-под одеяла ногу с крупно выпирающими у лодыжки косточками, мирно спал супруг и наследник престола Пётр Фёдорович, великий князь и кавалер славянских орденов, названия которых при очевидной простоте она так и не могла запомнить. Суть даже и не в том, что Екатерина прочувствовала в тот момент собственную нежеланность; нежеланность — это бы ещё ладно, но вот ненужность...

Наглотавшись слёз, она решила никому и никогда не говорить о случившемся — пускай уйдёт с ней в могилу. Да и потом, вся жизнь впереди, мало ли что ещё будет. Но сама же и нарушила данное себе слово, причём нарушила буквально через несколько часов, когда перед завтраком всю ночь переживавшая за госпожу и подругу Маша Жукова влетела к ней и шепнула:

— Ну как, больно было?

К подобной ситуации, к такому вот искреннему волнению, к такой заинтересованной женской дружелюбности великая княгиня оказалась не готова — и разрыдалась, и рассказала.

О чём сама же и пожалела.

Сколько должна ждать девушка права называться женщиной? Впрочем, Екатерина поначалу не знала даже, как реагировать на подобное отношение великого князя и вполне законного супруга. Несколько раз она подступала к этой стыдной и весьма опасной теме, обтаптывала паркет возле Петра, обговаривала пространство вокруг этой немыслимой темы, однако вплотную подойти и уж тем более коснуться непростого вопроса так и не отважилась. По-немецки ли, по-русски, по-французски ли спросить — это же немыслимо! Лишь только после того, как начала жить с Петром под одной крышей, спать в одной спальне (покуда он дозволял, позднее пришлось ей перебраться в отдельную спальню), только после того, как компания мужа сделалась бытовым фоном, а игры мужа— главным её занятием, сумела она постичь невероятную и прежде казавшуюся игрой глупость его высочества великого князя. Когда в день его рождения поднимались заздравные тосты, возглашавшие здоровье и долголетие «не мальчика, но мужа», Екатерина поняла это именование слишком уж буквально и страдала теперь от собственной же ошибки.

Потому как был он мальчик, мальчик и только мальчик, причём мальчик назойливый, неумный, плакса и грязнуля.

Много лет тому назад совсем ещё молоденькая тогда Бабет читала ей сказку о человечке, который так и остался ребёнком — на всю жизнь. Сказка воплотилась в явь, приобрела отчётливые контуры и натуральный блеск. К солдатикам, корабликам, песочным крепостям, то есть к тем играм, которые занимали нынешнего великого князя в пору его проживания в Киле, теперь добавилась охота с ружьём, бесполый какой-то и потому особенно противный флирт с придворными дамами (флирт исключительно ради самого флирта — как обозначение степени собственной его взрослости) да ещё тягучие пьяные застолья с грубыми шутками и отправлением естественных надобностей в окно или в лучшем случае под окном, с внешней стороны.

Из взрослых занятий великий князь выбрал политику; изредка призывал к себе сотрудников Иностранной коллегии и требовал от них даже не отчётов, но чего-то сродни рассказам о дальних странах и отношении этих самых стран к России. Бывало, слушал докладчика подолгу, а случалось и так, что через считанные минуты делалось ему скучно, и, затрудняясь в выборе выражений, Пётр отсылал ни за что ни про что оскорблённого человека восвояси. Но даже если признать, что так проявлялся интерес великого князя к международным делам, если даже оставить за скобками фрагментарность этого скорее даже не интереса, но простого любопытства, то и в этом случае следовало заключить, что политика — это всего лишь особая игра, где вместо игрушечных и привычных Петру солдатиков, вместо песчаных крепостей то или иное значение имели настоящие армии и всамделишние крепости.

Горько, весьма горько делалось Екатерине от этих мыслей, ещё не женщине, но уже как бы соломенной вдове...

Ничего не подозревавшая её величество при встречах с Екатериной чем дальше, тем всё чаще заводила разговоры о том, как следует переменить жизнь после рождения ребёнка, поскольку сам факт скорого появления у великой княгини потомства по вполне понятной причине сомнения не вызывал. Но недели породили сомнение, месяцы это сомнение укрепили, а в годовщину свадьбы затребованная в покои императрицы великая княгиня была спрошена напрямик.