Аркадий Кудря - Правитель Аляски

— Я же слышал, — дерзко выступил Яновский, — что причиной опалы было недовольство Дмитрия Николаевича Тильзитским миром с Наполеоном которым все завоевания русского флота у тамошних берегов ликвидировались.

— То вернее, пожалуй, — глухо сказал Понафидин. — Благодаря действиям эскадры Сенявина мы на Средиземном море крепко встали. На острове Корф военно-морскую базу оборудовали. Славяне черногорские и греки в нас братьев и избавителей видели. Русский торговый флаг господствовал тогда в Средиземноморье, и всё это французам очень не по вкусу пришлось. Вот они, воспользовавшись другими своими победами, на суше, и вынудили наших в Тильзите отказаться от этих завоеваний. Как же Сенявин мог одобрить всё это, за что же тогда русские моряки кровь проливали?

— А что, — заинтересованно спросил Баранов, — неужто русское оружие и торговле там помогло?

— Ещё как помогло! — ожил Подушкин. — Да ежели б не ушёл наш гарнизон с острова Корфу, торговля наша и на Черном море, и в Средиземном процветала бы. За те годы, что наш флот там стоял, число русских торговых судов знатно прибыло...

Баранова этот разговор как-то приятно взбодрил своим патриотическим духом. Вот же как, с удовольствием думал он, болели русские моряки за интересы державы в далёком Средиземноморье. Такие, как Понафидин, должны были понять и его чаяние закрепиться на Сандвичевых островах.

Новыми глазами смотрел он сегодня и на Подушкина. До сих пор тот не говорил так подробно об участии в кампаниях под началом адмирала Сенявина. И это было понятно: начало службы лейтенанта в Русской Америке было омрачено гибелью корабля «Нева», и, должно быть, он долго не считал для себя возможным публично вспоминать, что в его морской службе были и другие, весьма достойные страницы.

Провожая офицеров «Суворова», Баранов едва не забыл, что хотел представить им свою дочь. Но случай помог. Когда они выходили из банкетного зала, сверху донеслись звуки фортепианной музыки.

— Что это? — удивился Яновский. — Никак, кто-то на фортепиано играет? Прямо диво какое-то! Здесь — и вдруг эта музыка. По-моему, Бах...

— Дочка моя, Ирина, упражняется, — обыденно заметил Баранов. — Да ежели желаете, господа офицеры, поднимемся наверх, посмотрите библиотеку, и с дочерью познакомлю.

— С удовольствием! — чуть не в голос ответили гости.

Большой зал библиотеки был освещён лучами закатного солнца. Хрупкой, почти игрушечной выглядела на фоне огромных, с полу до потолка, шкафов, заполненных книгами, фигурка сидевшей у фортепиано черноволосой девушки. Она прервала игру, услышав шаги поднявшихся в библиотеку мужчин, встала со своего стульчика и, одёрнув платье, смущённо склонила голову.

Баранов подошёл к ней, нежно взял за руку и, кивнув на столпившихся в дверях офицеров, сказал:

— Познакомься, Иринушка, это гости наши, с «Суворова».

Девушка вновь, слегка покраснев, потупила голову.

— Мы прервали вашу игру, — извинился Понафидин. — Пожалуйста, продолжайте. Это так, право, необыкновенно — слышать в такой глуши фортепиано.

Ирина вопросительно взглянула на отца.

— Играй, Иринушка, играй, — ласково ободрил Баранов.

Её пальцы опять легли на клавиши. Морские офицеры подошли ближе, встали чуть сбоку от инструмента. И вот вновь полилась сдержанная, словно размышляющая о сокровенном смысле бытия, мелодия Баха.

Лейтенант Яновский с растущим изумлением смотрел на эту хрупкую, грациозную девушку с тёмными как вороново крыло волосами, бледно-матовой кожей, с точёным аккуратным носиком. «Как она изящна, — думал он, — мила, как тонко чувствует музыку. Кто бы мог подумать, что у старого правителя Русской Америки такая юная и красивая дочь!»

Остров Ситха,

август 1817 года

Ялик, подчиняясь движениям гребцов, легко скользил по тихой глади пролива. Лейтенант Яновский только что уступил своё место на вёслах Антипатру Баранову и сейчас вновь сидел на корме рядом с Ириной.

— Далеко ещё? — спросил он юношу, который старался приноровиться к ритму своего напарника, лейтенанта Новосильцева.

Антипатр, бросив беглый взгляд на берег, знающе сказал:

— Теперь уж недалече. Минут через двадцать прибудем.

— Смотрите, орёл рыбу поймал! — звонко вскрикнула Ирина.

Впереди по ходу лодки мощными махами огромных крыльев тяжело поднималась от воды большая белоголовая птица. В вытянутых лапах, сверкая серебром, извивалась увесистая рыбина.

Возглас девушки позволил Семёну Яновскому бросить мимолётный взгляд на её лицо: оно словно светилось потаённым счастьем; солнце золотило её кожу и заставляло Ирину щурить бархатисто-тёмные глаза. Слегка выдающиеся скулы и миндалевидный разрез глаз выдавали её индейское происхождение. Теперь, после двух недель знакомства, Яновский не сомневался, что именно смесь русской и индейской кровей придаёт дочери главного правителя особое очарование.

После того вечера, когда он впервые увидел её за фортепиано, лейтенант Яновский пользовался любым поводом, чтобы встретиться ещё. И каждая встреча открывала ему новые грани её характера, она становилась всё ближе ему, он испытывал радостное чувство, что в этой девушке чудесным образом соединилось многое, что до сих пор он безуспешно искал в других, и в родной Малороссии, и в петербургских особняках.

Он вызнал, что игре на фортепиано её обучала гувернантка-немка и той же гувернантке Ирина обязана знанием немецкого языка.

«Но немецкий я не люблю, — с милой улыбкой как-то сказала Ирина. — Он кажется мне грубым, лающим. Да, кроме гувернантки, на нём тут и говорить не с кем. А по-английски я всегда могу поболтать с бывающими у нас американцами». Английским она владела гораздо лучше, притом нередко употребляла в своей речи такие жаргонные словечки и выражения, что не оставалось никаких сомнений: её учителем почти наверняка был английский или американский моряк. Когда Яновский поделился с ней своим предположением, она удивлённо вскинула на него глаза: «Как вы догадались? Меня и Антипатра действительно обучал американский моряк, Абрахам Джонс. Он служит у тяти переводчиком. Когда мы с мамой жили на Кадьяке, и Джонс жил вместе с нами».

Роскошная библиотека в доме Баранова, где и произошло знакомство с Ириной, послужила лейтенанту Яновскому как бы связующей нитью с дочерью главного правителя. Сославшись на то, что у них на корабле книг почти нет, Яновский просил разрешения взять на прочтение то одну книгу, то другую или спрашивал совета Ирины, что бы она порекомендовала ему. Нетрудно было убедиться, что последних литературных новинок в этой библиотеке не было.

Однажды он по памяти прочёл Ирине отрывки из стихотворений Жуковского «Вечер» и «Славянка». Ирина задумчиво сказала: «Как это хорошо! Пожалуйста, Семён Иванович, повторите, что это там сказано про рок...» Яновский был рад, что стихи понравились девушке, и вновь с чувством продекламировал: