Аркадий Кудря - Правитель Аляски

И приписка: «Не худо сделаете, когда вместе с Леонтием Андреяновичем представите к награждению чинами и медалями отличных у вас людей, как-то: сына Вашего, не именуя токмо его сыном, конторщика креола Терентьева и прочих, кто есть у вас, описав их деяния и поведение. Мы будем стараться сделать Вам угодное».

Странное впечатление произвело на Баранова это письмо. Как же всё это понять? Он уже и смещён, а вдогонку за Гагемейстером пишут, что ещё подыскивают преемника. Стало быть, не вполне всё же на Гагемейстера полагались и дали ему, так сказать, временные полномочия? Да и тон теперь извинительный взяли. Видать, дошло до них, что прошлую бумагу не совсем удачно составили. Услуги свои в награждении сына предлагают, да токмо не извольте, Александр Андреевич, поминать, что он сыном вам приходится. Эх, господа петербургские чиновники, как же трудно нам с вами бывает понять друг друга!

Баранов не сразу сообщил Антипатру об обещании капитана Головнина устроить его в Морской кадетский корпус. Всё же мучили сомнения: что будет делать сын, привыкший к этим диким берегам и справедливо считающий их своей родиной, в огромном каменном городе? Не поздно ли ему, великовозрастному парню, постигать морскую науку рядом с малолетками, едва успевшими выйти из-под материнского подола? Ведь Антипатр уже в том возрасте, когда обычным выпускникам корпуса присваивают звание мичманов... К кому обратится он за душевной поддержкой, ежели овладеют им тоска и уныние?

Баранов советовался, как быть, с зятем Яновским, с лейтенантом Подушкиным. Оба убеждали, что опасения его хоть и не лишены основания, но всё же преувеличены. Такие примеры бывали. А по части морской практики Антипатр, ходивший уже в несколько дальних морских вояжей, умеющий обращаться и с компасом и с парусами как заправский моряк, даст другим кадетам много очков вперёд. Ежели за дело его устройства берётся капитан Головнин, говорили Яновский с Подушкиным, осечки быть не должно. Да и сами они посодействуют, чтобы оставшиеся в Петербурге их товарищи по Морскому корпусу опекали в случае необходимости Антипатра.

И тогда, успокоенный ими, Баранов всё же рассказал сыну о лестном предложении капитана Головнина. Парень просиял, обрадовался. Когда же осознал, что отъезд на шлюпе «Камчатка» может случиться скоро и он надолго расстанется с сестрой и с любимым тятенькой и с этими лесистыми берегами, где прошла вся его жизнь, а впереди заманчивая, но пугающая неизвестность, призадумался.

— Как же я один-то там, тятенька? Никого не знаю. Город, сказывают, большой, а вокруг все чужие... Немножко боязно мне.

— Барановскому сыну — и боязно? Чего ж бояться? И там люди добрые найдутся, кто тебя в обиду не даст. Не пристало тебе, Антипатр, перед трудностями пасовать. Уж ежели имеешь в сердце мечту, так страхи свои и опасения отринь, смело вперёд иди! — ободрял его Баранов, да вдруг и брякнул неосторожно: — А может, и я с тобой рядом буду.

— Как так, тятянька, разве такое возможно?

— Василий Михайлович Головнин и меня уговаривает в Россию вернуться и советником при главном правлении компании в Петербурге послужить.

— А вы, тятенька?

— Думаю пока, сынок. Не решился ещё. Да и никак не успею я до отхода «Камчатки» все дела Кириллу Тимофеевичу Хлебникову передать. В лучшем случае с Гагемейстером, когда он обратно отправится, на «Кутузове» пойду.

— Вдвоём бы, тятенька, нам веселее там было бы.

— Знаю, что веселее. Может, так и будет.

А сам всё думал. Сможет ли немощная плоть его осилить почти годичное плавание к берегам России? Не лучше ли всё же остаться здесь, в привычном климате, среди близких ему людей? Вот так задачку задал ему капитан Головнин! В Озёрном редуте, под Ново-Архангельском, на горячих источниках, кои так целительно действуют на больные кости, для него и дом уже строится. Там собирался провести последние свои дни. И вдруг — не вернётесь ли в Петербург?.. Но и Антипатра понять можно. Хотелось бы хоть близостью родительской помочь сыну, теплом душевным...

В эти дни, думая о давно покинутой родине, Баранов вспомнил, как совсем ещё маленьким мальчиком, лет четырёх-пяти, открывал для себя мир. Гостили они тогда с матушкой у родственников, в деревушке под Каргополем. Прыгал он и резвился днями напролёт со сверстниками, и однажды, тёплым росистым утром, когда вышел во двор погулять, страстно захотелось ему взглянуть, а что же там, за холмом, куда водят пастись деревенских лошадей? И вот, опасливо оглянувшись, не видит ли его кто-либо из взрослых, пошёл по заросшей кустами тропе, которая вела к вершине холма. Было жарко, изредка донимали комары, и он отмахивался от них сломанной в кустах веткой. Как весело было сознавать, что он такой смелый и не боится отправиться в дальнюю дорогу совсем один. Какой голубизной сияло тогда небо, какими огромными казались поднявшиеся вдоль дороги лопухи. Топают и топают босые ножки по влажной от росы траве, а тропа тянется всё вверх и вверх, и непонятно, когда же начнётся спуск в низину. Маленький бродяга отважно думает: «Дойду до вершины холма, осмотрюсь, что там, за холмом, и обратно, а то маменька заругает».

Вот наконец добрался, встал на вершине, посмотрел окрест себя — и вздрогнуло детское сердце в безотчётном восторге: как велик мир! Даже деревенская церковь кажется отсюда совсем игрушечной, а резного конька на крыше их дома, да и сам дом совсем не различить за деревьями. По ту сторону холма сизый туман низко стелется над лугами, и тянутся вокруг необозримые, тёмные, конечно же, разбойничьи леса. Из леса выползает на луг сверкающая на солнце речка. И как же устоять перед тем, чтобы не омочить в ней ноги и уж потом возвращаться домой?

Идти по тропе вниз намного легче, он даже переходит на бег и размахивает на бегу руками, воображая себя птицей. Сколько цветов нежно колышут на лугу разноцветными головками! Лёгкий ветер относит туман, радужно искрятся капельки росы на цветах и травах. Так тихо, просторно вокруг, лишь одинокая птичка — жаворонок? — поёт над этим простором беззаботную песенку.

Вот и река, и он спускается вниз, к отмели, садится на кочку и, подвернув до колен штаны, осторожно опускает ноги в светлую прохладную воду. Рыбьи мальки стайкой подплывают к его ногам, крутятся вокруг, начинают тыкаться мордочками в пальцы, пяточки. Так приятно ощущать их прикосновение. Словно одни малыши здороваются с другим. Бабочка с белыми крылышками садится на его тёмную рубаху, и, насторожившись, чтоб не спугнуть её, скосив глаза, он пристально рассматривает белокрылую гостью.

Потом в кармане штанов он нащупывает запасливо взятый в дорогу ломоть хлеба, отламывает от него кусочек и, размельчив, бросает крошки в воду. Откуда взялась такая масса рыб! Они мечутся вокруг, жадно хватают хлебушко, щекочут ноги, и, не выдержав их натиска, он взбрыкивает ступнями, заставляя рыбок в испуге ускользнуть прочь.