Аркадий Кудря - Правитель Аляски

— Баранов считает, — продолжал разговор Головнин, — что на намерениях компании обосноваться на Сандвичевых можно поставить крест.

— Трудно не согласиться с ним, — заметил Гагемейстер, — особенно после неудачного вояжа туда Подушкина. Я бы хотел, Василий Михайлович, обратить твоё внимание на другой район. Политическая ситуация в гишпанских колониях предоставляет компании возможности активизировать промышленную и торговую деятельность в Калифорнии. Я отправил в Петербург донесение о моей встрече в Перу с тамошним вицероем и об итогах бесед с местными перуанскими чиновниками, во время коих мне говорили, что власть в гишпанских владениях в Перу и Чили постепенно переходит в руки инсургентов. Мне дали понять, что в скором времени порт Кальяо может быть открыт для всех наций, и, к моему немалому удивлению, никто в беседах не выразил тревоги и беспокойства по поводу нашего форта Росс.

— Я тоже заметил подобные настроения во время пребывания в Перу, — счёл нужным вставить Головнин.

— Уловив эту тенденцию, — говорил Гагемейстер, — я развил перед моими гишпанскими собеседниками ту мысль, что дружба и торговое сотрудничество между нашими нациями в Новом Свете могут принести такие же хорошие результаты, какие имеем мы благодаря дружеским отношениям в Свете Старом. Поскольку же и мы, и они в равной степени испытываем неудобства от американцев и англичан, стремящихся сделать в этих краях оседлости и вредить нашей торговле, то совокупными силами будем в состоянии удалить незваных гостей. Как понял я по их реакции, гишпанцы сочли мои рассуждения весьма здравыми и явно считают для себя меньшим злом соседство русских, нежели американских торговцев, коих, несомненно, опасаются.

— Теперь понимаю, Леонтий, — встав с кресла и с хрустом расправив плечи, сказал Головнин, — почему после столь обнадёживающих разговоров ты тут же поспешил в Калифорнию, дабы добиться у туземных тоенов уступки земли под форт Росс.

— Я действительно посчитал, что момент благоприятный и надо ковать железо, пока горячо. Тем более что проживающие близ Росса племена очень недовольны гишпанскими миссионерами, обращающими их в рабство, и видят в соседстве русских защиту для себя от гишпанцев, как и от враждебных им других племён.

— А ты, Леонтий, — с одобрительной улыбкой сказал Головнин, — определённо делаешь большие успехи в искусстве дипломатии.

— По-твоему, я сделал что-то не так? — с подозрением, не шутит ли собеседник, спросил Гагемейстер.

— Да нет, ты сделал всё как надо, и едва ли кто-нибудь на твоём месте сделал бы лучше. Как твои торговые дела здесь, ты ими доволен?

— В целом — да, хотя торговые операции стоили мне немало нервов. Я готов был взять на борт восемнадцать тысяч пудов пшеницы, но на каждом шагу сталкивался с необходимостью давать за сотрудничество взятки: на пятьсот пиастров одних подарков губернатору да на такую же сумму — его чиновникам. А под занавес с меня потребовали ещё уплатить пошлину за провоз груза. Тут уж я взъярился и заявил, что это подлинный грабёж. И как ты думаешь, на чём же основываются такие посягательства на мой карман? Губернатор вежливо, хоть и со смущением в очах, растолковал мне, что они тут годами не получают жалованья и других средств достать денег у них нет. Тогда, уплатив в придачу пошлину, весьма, к счастью, скромную, я умерил свой аппетит в Монтерее до семи тысяч пудов и поспешил в миссию Санта-Крус на севере Монтерейской губы, где закупил у святых отцов безо всякой пошлины ещё одиннадцать тысяч пудов хлеба. Вот так, Василий Михайлович, — поучающе закончил Гагемейстер, — и получается, что и в Новом Свете в обход законов действовать зачастую много выгоднее, чем по оным.

Головнин, усмехнувшись, подошёл к висящему на стене каюты портрету императора Александра и сказал:

— Этот портрет, Леонтий, вызвал во время нашей стоянки в Кальяо живейшее любопытство прекрасных перуанок, кои посещали нас на корабле. Они нашли нашего государя весьма интересным мужчиной. Другой же предмет их пристального любопытства — вот это распятие. «Как, — удивлённо взмахивали они ручками, — вы тоже христиане?» Я невозмутимо говорил им: «А вы думали, что мы язычники и поклоняемся каменным идолам?» В ответ лёгкое смущение, краска на щёчках и пылкие заверения, что нет, конечно же, они не считали нас язычниками, но почему-то им всегда казалось, что русские поклоняются то ли Аллаху, то ли Будде. Вот так, оказывается, ещё относятся к нам в некоторых странах, жители коих считают себя людьми просвещёнными... Не выйти ли нам на палубу?

— С удовольствием, — не возражал Гагемейстер.

День был безветренным, ясным, лишь несколько лёгких облачков висели в небе недалеко от берега, где виднелись приземистые глинобитные строения испанской крепости.

— Далеко ли отсюда миссия? — спросил Головнин.

— Недалече, вёрстах в двенадцати от крепости, — ответил Гагемейстер. — На лошадях рукой подать. Дорога приятная, дубовые леса по склонам холмов, кругом цветы. Иногда встречаются дикие козочки. Сверху весь залив как на ладони. Святые отцы живут здесь недурно — не так, конечно, как в Лиме, где они, не стыдясь молвы, играют по трактирам в карты, дуют вино да тискают простолюдинок. Здесь же они обращают в свою веру индейцев, пойманных в прериях, как дикие лошади, арканом, и заставляют их в поте лица трудиться на своих полях. Что ж не жить на дармовом рабском труде!

— Ревизуя наши американские колонии, — суховато сказал Головнин, — я убедился, что и в наших селениях отношение к алеутам и другим работающим на компанию природным жителям во многом похоже на отношение к бесправным рабам. На Кадьяке и Алеутских островах мне жаловались на жестокие притеснения, кои испытывают они от местных приказчиков, на то, что их надолго отрывают от семей и заставляют идти в опасные экспедиции, часто приводящие к гибели людей. И такое случается вплоть до наших дней. Кадьякский тоен Наккан жаловался мне, что недавно послали его вместе с единоплеменниками промышлять морских бобров на французском судне. Они ехать по проливам отказались, боясь нападения колошей, но их заверили, что судно пойдёт на необитаемый остров. Обманули! Завезли в место, где проживают колоши, и во время высадки на берег подверглись они огнестрельной атаке, и были убиты из них двадцать один мужчина и три женщины. Когда же вернулись в селение, то компанейские чиновники, дабы ублажить француза, хотели дать на корабль другую группу несчастных алеутов, и неизвестно, какими жертвами завершилась бы новая экспедиция, ежели б не взбунтовались сами французские матросы против своего капитана и не сказали ему, что с них хватит, с алеутами на борту в плавание они более не пойдут.