Аркадий Кудря - Правитель Аляски

И всё же, по давней привычке, встал он рано. Комната уже золотилась проникавшим сквозь шторы светом восходящего солнца.

Баранов неторопливо оделся, натянул сапоги. Утром, ещё до завтрака, он любил пройтись по крепости, обмолвиться парой слов с часовыми.

Раздвинув шторы, посмотрел в окно. Такие деньки выдавались здесь редко. Солнце слепило глаза, отражаясь от ровного зеркала бухты. По её краям смотрели в глубину вод тёмные вершины окрестных гор. Изредка гортанно вскрикивали парящие над волнами чайки.

Но что это? Распустив паруса, из бухты медленно, неслышно выходил трёхмачтовый красавец. Неужто «Суворов»?

Баранов, не доверяя глазам, бросился к бюро, схватил зрительную трубу, навёл на судно. Да, это был «Суворов». Теперь были ясно видны суетящиеся на реях матросы, медленно вращающий штурвал рулевой. В стоявшем на палубе офицере он узнал Лазарева. Капитан не смотрел на покидаемую крепость. Взгляд его был устремлён вперёд, к выходу из гавани. Подчиняясь его командам, судно слегка лавировало, обходя лежащие на пути подводные камни.

На созерцание времени не оставалось. Да как он посмел тайком, самовольно покидать гавань?! Какое право имеет он принимать решения, когда уже отстранён от командования кораблём?!

Баранов выбежал из дома, истошно закричал: «Тревога!» Бросился в расположенное рядом с его домом помещение, где проживал Огородников. Влетев, с бешенством заорал:

— Спите, олухи? Прохлопали корабль: «Суворов» уходит!

Спокойно попивавший чай Огородников, ещё ничего не понимая, вскочил из-за стола и вслед за правителем, тяжело топая, бросился из избы. Уставился, протирая глаза, на гавань.

— Пушки приказывай зарядить! Собирай людей, в лодки, в погоню! — в исступлении кричал Баранов.

— Да разве его догонишь! — с сомнением покачал головой Огородников.

Баранов и сам понимал теперь абсурдность своих суматошных приказов. Корабль был уже вне досягаемости орудий крепости. Он миновал опасную зону, которую капитаны обычно проходили в сопровождении лоцмана, и, набирая скорость, уверенно шёл вперёд. Поймавшие ветер белоснежные паруса выгнулись дугой. Вот бушприт коснулся черневшей на фоне неба линии замыкавшего гавань мыса. Ещё несколько секунд была видна высокая, приподнятая над палубой корма. Потом и она пропала. Чистая гладь среди взбуренной ветром воды простиралась там, где только что скользил по волнам корабль.

Ещё не до конца веря в случившееся, Баранов всё же опамятовался и позвал тронувшегося с места Огородникова:

— Ничего не надо делать, Матвей. Поздно!

До него окончательно дошло, что горячий в действиях Лазарев не вернётся. Он ушёл непонятно куда, может, туда, куда ему было отказано, — к Сандвичевым, в Манилу или в Перу.

Понурившись, Баранов направился обратно к дому. Опять кровь гулко застучала в висках, кольнуло сердце. «Мальчишка, — с тупым отчаянием думал он, — самовольный мальчишка!»

Побережье Калифорнии,

22 сентября 1815 года

Два чёрных, с вытянутыми телами зверька копошились на дне бухты, что-то вытаскивая из-под камней. Точнее, их было трое, но малыш, которого самка придерживала лапой на своём животе, не принимал участия в работе и лишь с любопытством таращился на извивающиеся в воде стебли морской капусты и быстро снующих туда-сюда рыбок. Завершив свои сборы, зверьки, энергично работая ластами и гибкими туловищами, одетыми в роскошные меховые шубки, стали подниматься наверх. Один за другим они вынырнули из воды и, крутя усатыми мордочками, внимательно огляделись. Бояться нечего. Невысокие волны всё той же бесконечной чередой накатываются на берег, с шумом плещутся о торчащие из воды камни. Голо, пустынно вокруг.

Вот уже месяц, как мигрирующая на юг семья каланов облюбовала эту тихую бухточку с выступающими из воды недалеко от берега камнями. Здесь хватало нужного им корма — зарослей капусты, моллюсков, морских ежей и ползающих по дну крабов. И самец и самка прекрасно владели всеми приёмами для добывания пищи. Нырнув на дно, они не спеша набирали несколько раковин и прятали их в складках жира на животе. Заодно прихватывали пригодный для работы камень. Поднявшись на поверхность, ложились на спины и, держа камень лапами, упорно били им по ракушкам, пока скорлупа не трескалась. Теперь можно было без препятствий лакомиться сидящими внутри моллюсками — устрицами или мидиями. Столь же успешно разбивали камнями прочные панцири крабов.

Иногда, в тихую погоду, они подплывали к одной из небольших скал, чтобы немного полежать на голом камне. Самец взбирался первым и ждал, пока самка не бросит ему из воды детёныша. Он ловко ловил его вытянутыми лапами и укладывал рядом с собой. Потом на камень влезала и мамаша.

В этот день, плотно закусив, они спокойно отдыхали на скале все вместе, обдаваемые брызгами бивших о камень волн. Чёрные тела сливались с цветом камня, маскировавшего их присутствие здесь от возможных врагов. Море перед ними было чисто. Ничто, казалось, не предвещало беды...

Партия из двенадцати промысловых байдарок медленно входила в бухту, огибая прикрывавший её с севера утёс. Шедший впереди, подняв весло, указал другим на заросли капусты меж камней в центре бухты. Там могли таиться те, кого они искали.

— Заходи, Прохор, слева, — скомандовал возглавлявший партию Тараканов. — Возьмём их в кольцо.

В отличие от своих спутников, кадьякских алеутов, плывших в двулючных байдарках, Тараканов шёл на однолючной. Его лёгкая, обшитая шкурой лахтака лодка, подчиняясь ритмичным движениям гребца, как пробка скользила с волны на волну.

Вот один из охотников неожиданно взмахнул рукой и бросил стрелу в ещё не видимого другим зверька. Он вертикально поднял весло, обозначая место, где калан ушёл в воду, и другие партовщики тут же споро заработали вёслами, расширяя круг и стараясь блокировать все пути спасения нырнувшего зверя.

Подчиняясь общему азарту, Тараканов поставил лодку поперёк волны и, откинув предохранявший от воды полог, сунул руку на дно байдарки, где хранил ружьё. Несмотря на большой опыт, он всё же не мог сравниться с алеутами в искусстве охоты на быстро ныряющих морских бобров, как называли каланов в Русской Америке. Но иной раз ему везло, и метким выстрелом он вносил свой вклад в общие успехи партии.

Поражённый стрелой калан, теряя силы, упорно плыл под водой дальше в море, пытаясь отвлечь охотников от укрывшихся меж камней сородичей. Лишь на миг он высунул из воды морду, жадно глотнул воздух, но его ждали и здесь. Ещё одна стрела вонзилась ему в грудь, и, превозмогая боль, калан опять нырнул. Он истекал кровью и вскоре был вынужден всплыть опять. Третья стрела пронзила его судорожно дрогнувшее тело близ сердца. Зверёк сложил лапы на груди и, покачиваясь на волнах, отдал себя в руки преследователей. Теперь ему было всё равно, он был мёртв.