Георгий Демидов - За что?

Когда в 1989 году вышло постановление о возмещении ущерба, все думали, что уж наконец-то пришла справедливость! Но не тут-то было. Оказалось (данные Харьковского управления юстиции 1989 года), что лица, вывезенные в другие места жительства, под это постановление не подлежат. Спрашивается, выжили-то ведь единицы <���из> тех 15 миллионов семей, под что они подлежат? Снова под выселение? <���…>

<���…> В 7-летнем возрасте я «загремела» на ссылку вместе с родителями, сестрами, братьями, родственниками, которых разделили с нами, в разные места сослали! Наша земля обетованная — Богословские угольные копи, недалеко от Ивдельлага. Но — перед ссылкой пьяные уполномоченный и активисты — что они творили над нами! На станции нас много лежало, сидело на земле, а это конец августа 1930 года!

Ждали идущие составы — телятники. Вагоны просвечивали, грязь не убрана. Вот в них погрузили; до Нижн<���его> Тагила везли закрытыми, а после — чуть открыли. Вдоль дороги — леса Северн<���ого> Урала — елочки, а там, куда привезли — тайга. Тайга и болота. Умерли там наши родители к концу 1932 года. Умерли сестра, брат, родственники. Детские дома Свердловской обл<���асти> переполнены: кормить и одевать нас нечем. Ходили в тайгу, помню эти пихты, ели, вот березок мало!

В Ирбитский детский дом в конце лета 1937 года привезли детей, «врагов народа» (это был уже второй детский дом в моей жизни!).

В 1940 г. я видела под Ирбитом, в лесу, поселок ссыльных поляков из зап<���адных> областей Украины и Белоруссии. Туда мы ходили с девчонками в гости к этим полякам! В 1941 г. многие из них умерли!

В 50-е годы видела здесь, в Кургане, ссыльных молдаван. Мир устлан «благими намерениями».

<���…>

Вначале моя мать потеряла отца, разоренного и сосланного на Урал с дочерью, потом мужа, тоже разоренного и сосланного в 1933 г., который, вернувшись в 1936 г., вновь был арестован в 1937 г. уже как «враг народа», больше о котором мы, пятеро детей, ничего уже не слышим. Солженицын описывает в основном страдание и гибель заключенных в Архипелаге, но кто и когда опишет страдания и гибель их семей? Ведь моя мать вынуждена была бросить отчий дом в Рязанской области и с нами скитаться по Московской обл<���асти> — от позора, голода и унижения! Ведь уже я в свои 10 лет был назван «врагом народа»! Вспоминать о прошлом тяжко: мать умерла в свои 54 года, да и мы, оставшиеся, не жильцы, а мученики. Все мы отработали в войну и после по 40 лет, в общем — пригодились, когда из нас еще что-то можно было взять. Сейчас обо всем этом сказано лишь три слова: «Негативные явления и репрессии»! Да и это многим не по нутру — надоело слушать.

Все беды, как в прошлом, так и в настоящем, в духовном и нравственном падении людей, да и общества в целом! Как никогда ярко выражено первородное зло: зависть, алчность, переходящие в ненависть — все это испытал на собственной шкуре, да и многие другие испытали такое. Возьмите такие гнусные явления, как воровство, грабеж, насилие и убийство, а ведь началось это далеко не сегодня — они лишь расцвели на почве нашей бездуховности, лжи и беззакония! Так что мы пожинаем плоды 30-х годов <���…>.

<���…>

Читаю в «Новом мире» Ваш и наш Архипелаг Гулаг. Великое Вам спасибо за правду. Хочется добавить то, что мало кто знает. Мой брат — Починков Владимир Павлович, уроженец г. Архангельска, с 15-ти лет работал учеником матроса в нашем торговом каботажном флоте. Летом 1942 года он плавал на грузовом судне «Крестьянин». Совершали они рейс из Новой Земли по Карскому морю. Пункт назначения ему был, конечно, неизвестен. Судно было под завязку набито людьми — заключенными; трюмы, по его словам, были набиты битком, и никого из них не выпускали на палубу ни на одну минуту. К ним он доступа, понятно, не имел, но видел сам, как людей загоняли в трюм при посадке на судно. Вот таким был груз. В одну из ночей, в июле месяце 1942 года, судно торпедировала немецкая подводная лодка. Это было в 4 часа утра. В это время он — мой брат — стоял на вахте. Они успели спустить две шлюпки, сели, кто успел, из команды и отплыли от судна на такое расстояние, чтобы их не засосало в воронку. Судно тонуло 4 минуты. Одна из спасательных шлюпок с частью команды, стоящей на вахте, погибла вместе с судном (не успели отгрести). В шлюпку, где был мой брат, успел запрыгнуть штурман, стоящий на вахте, с картой и компасом. Благодаря ему, взяв нужное направление, часть команды <���…> смогла доплыть до берега, на Новую Землю. В спасательной шлюпке, конечно же, не было еды, все сухари съели голодные матросы еще на судне, но запас воды был. Гребли, сидели на веслах, пока было хоть немного сил, меняясь друг с другом. Несколько человек умерло от истощения, голода и холода. Трупы выбросили в море. Это ведь север, ночи холодные. Но он, мой брат, выжил — крепкий был мальчишка. <���…> Что он мог сказать о тех тысячах, <���о> заключенных людях, набитых в трюмы судна? <���…> Рассказывал он это мне под великим секретом; говорить было нельзя, посадят за агитацию против Советской власти, а как держать в себе такое пережитое мальчишке в неполных 16 лет? <���…>

В «Архипелаге» Вы пишете, как людей заживо замораживали зимой или скармливали комарам летом.

Маленькое дополнение: иногда доблестным чекистам хотелось развлечений, и они, в безграничной своей гуманности, давали наказуемым шанс на выживание, а именно: человека раздевали донага и ни к чему не привязывали, а просто садили верхом на бревно и руками сук прибивали к бревну мошонку гвоздями, а далее — хочешь замерзай, коли зима, или будь съеденным комарами, если лето. Ну а хочешь жить, вставай, рви тело свое и проваливай.

При этом заключались пари: кто сколько минут высидит, кто умрет сидя, кто пощады запросит и т. п. Пишу со слов своего покойного шефа и учителя, светлой памяти Дмитрия Павловича Щербова — З.К. Беломорстроя, умершего в 1981 г. в звании доктора хим. наук, заслуженного химика Каз<���ахской> ССР. Он мне доверял и многое рассказывал из того, что больше не говорил никому. Если Вы, Александр Исаевич, при переиздании «Архипелага» сочтете возможным дополнить свой труд этим небольшим фрагментом, то сделаете это в знак памяти моего учителя и его друзей по Беломорской каторге. <���…>

С искренним уважением Воинов Сергей Александрович.

<���…> Осенью 1930 года и в Елисаветграде начались аресты работников умственного труда разных специальностей. В середине октября дошла и до меня «очередь». <���…>