Юрий Тубольцев - Катон

Раз за разом срывались очередные выборы, и следующий год снова начался без консулов. Первым кандидатом был воспетый Цицероном Тит Анний Милон. Некогда этого человека извлек из крикливой своры авантюристов Помпей, чтобы противопоставить его отбившемуся от рук Клодию. И Милон блестяще исполнил роль Антиклодия. Но теперь Клодий опять сделался ручным, а вот Милон явно зарвался и вздумал претендовать на некоторую самостоятельность, причем, продолжая занимать выделенную ему лишь на определенный период нишу сторонника оптиматов. "Если никто не может стать консулом вместо Милона, то пусть у Рима вообще не будет консулов! - рассудил Помпей. И повелел: - Да будет так!" Так и получилось.

Исполняя волю хозяина, Клодий резкими нападками провоцировал Милона на какой-либо неблаговидный поступок, который дискредитировал бы кандидата в консулы. В конце концов он переусердствовал, и в очередной стычке бандиты Милона побили бандитов Клодия, а затем в кровавом экстазе зарезали самого главаря. "Нет худа без добра", - решили кукловоды и, бросив плебсу растерзанный труп Клодия, представили его как жертву свирепой жестокости проклятой знати. Толпа подхватила тело того, кто иногда по мере политической целесообразности брал на себя труд именоваться народным вожаком, и вломилась с ним в сенатскую курию. Там его и предали сожжению вместе со зданием, где собирался сенат. Это стало началом бунта. Были осаждены дома известных сенаторов. Долгое время исподволь взращиваемое в обществе насилие, вырвалось наружу и теперь безраздельно господствовало на улицах Рима.

Лишенный своего дома сенат собрался в одном из храмов, чтобы искать пути к спасению государства. А путь практически оставался только один. Об этом накануне шел разговор в доме Бибула, где собрались его ближайшие друзья, то есть последовательные оптиматы.

- Лучше законным способом установить единовластие, нежели оно само вырастет из безвластия, - сказал тогда Катон, выслушав соображения присутствовавших, - это, по крайней мере, даст нам возможность таким же законным образом и ликвидировать его, когда к тому созреют условия.

- Правильно, пришла пора назначить Помпея диктатором, другого не дано, - вместе с тяжким вздохом выдавил из себя несваримые слова Домиций Агенобарб.

- Правильно, да не совсем, - заметил Катон, - не надо нам диктатора, пусть Помпей будет единоличным консулом.

- Но консула надо выбирать на Марсовом поле, а плебс неуправляем, его сейчас просто страшно собирать в большую массу, - выразил сомнение Бибул.

- Консула без коллеги можно и назначить, - сказал Катон, - в любом случае это экстраординарное мероприятие.

С тем оптиматы и пришли теперь в Курию.

И вот, когда в храме, где собрался сенат, установилась тишина, словно подавленные страхом и безысходностью сенаторы ждали гласа божества, взял слово Бибул. Помпей приготовился услышать очередную критику в свой адрес, после чего намеревался разыграть обиженного и решить дело с помощью оружия; армией он располагал как проконсул. Но Бибул, тяжелым слогом обрисовав положение в государстве, вдруг на удивление большинству присутствующих воззвал к Помпею о помощи и внес предложение назначить его консулом без коллеги. Великий опешил от радости и даже не сразу смог осмыслить свой удивительный титул. Однако оставался еще Катон, который и поднялся для выступления вслед за Бибулом, поскольку консуляры при виде всего происходящего боялись даже икнуть, а не то чтобы говорить. Когда Помпей взглянул на этого оратора, чей независимый взгляд и прямая осанка являли упрек всякому беззаконию и любому поползновению к самовозвышению за счет сограждан, на душе у него сделалось кисло, а, посмотрев ему в глаза, он ощутил космический холод. Но слова Катона разом преобразили Курию и все поставили на свои места.

"Отцы-сенаторы, я вам скажу, что любая власть лучше безвластия, - сказал он, - потому предложенная Кальпурнием мера является назревшей и оправданной, но последнее не означает, что сама эта мера хороша, а лишь свидетельствует о бедственном состоянии Отечества. Однако ситуация была бы совсем плачевной с введением этой экстраординарной магистратуры, если бы среди нас не было человека, способного любую власть употребить во благо государству и, будучи возвышаемым согражданами, не возвышается над ними иначе, как своими делами. Да, Гней Помпей не раз выручал больное государство в периоды кризисов и, самое главное, что, излечивая недуги Рима, он сам не становится для него новой болезнью. Итак, я поддерживаю Бибула и хочу лишь добавить, что если консул захочет иметь напарника, то пусть сам выберет его, дабы тот стал ему коллегой, а не конкурентом. Однако пусть это произойдет не раньше, чем через два месяца. А данный момент требует единовластия".

Выступление Катона исчерпало все сомнения, и решение о полномочиях Помпея было принято незамедлительно.

Экстраординарный консул тут же пустился праздновать успех на загородную виллу, куда пригласил и Катона. Марк подобно Цицерону считал пирушки делом несвоевременным, но, уступая светскому этикету, отправился в гости. Помпей принял Катона в самом строгом из своих залов, чтобы не раздражать этого аскета роскошью вещей, но попытаться окружить его богатством философской мудрости, поэтических красот и радушия. Помпей, как и всякий римлянин, а тем более, талантливый римлянин, хорошо знал философию, поэзию, писал сам и мог вести весьма изысканную беседу почти по любому вопросу.

Однако в этом случае ему не удалось блеснуть эрудицией и талантами.

- Наконец-то ты, Катон, у меня в гостях! - с удовлетворением констатировал он после обмена дежурными фразами.

- Я помню, что недавно в гостях у тебя был и Цицерон, - заметил Катон.

- Да? - как бы в забывчивости переспросил хозяин дома, подозревая в словах гостя подвох.

- Да, как раз накануне второго процесса Габиния, - подтвердил Марк.

- Ну, конечно! У меня многие бывают, - попытался побыстрее уйти от этой темы Помпей, - но тебе я особенно рад. Наконец-то мы стали с тобою настоящими друзьями! Я мечтал об этом еще с нашей встречи в Эфесе.

- Дружба между государственными мужами налагает на них цепи, - отреагировал Катон, - потому как гражданин я дружу только с Республикой, но как частное лицо, естественно, имею свои привязанности.

- Однако ты только что оказал мне поистине дружескую услугу! - все еще стараясь выглядеть благодушным, воскликнул Помпей.

- Дружескую услугу, в твоем понимании, тебе оказали Цицерон и Клодий. В итоге, один перестал быть уважаемым гражданином, а другой простился с жизнью. Я же всегда руководствуюсь интересами государства и теперь выступил за предоставление тебе империя не из симпатии к тебе, а исходя из нужд Рима, что, как я думаю, ты должен ценить выше. И вообще, твоя новая должность - не награда, с которой надлежит поздравлять, а трудная обязанность, каковую я, будучи сенатором, в меру сил и необходимости готов делить с тобою. Как человеку я тебе сейчас сочувствую, а порадуюсь за тебя как за друга, когда, восстановив силу законов, ты сложишь с себя империй.