Юрий Тубольцев - Катон

Несколько часов Марк и его товарищи просидели на обдуваемых холодным ветром камнях, а к полудню неуверенно проглянуло солнце, и море, словно смутившись пред оком небесного владыки, затихло. Друзья разорвали на полосы свою одежду, связали ими доски палубы и на этом убогом плоту пустились к берегу. Выбравшись на скалу, они сверху долго осматривали место катастрофы, но никого из своих попутчиков не увидели. Тогда Катон поднял измученных товарищей и в поисках пристанища повел их в глубь острова.

- Господин Порций! Господин Порций! - вдруг раздался слабый, но радостный возглас на ломаном греческом языке.

Друзья обернулись. Из расщелины к ним навстречу карабкался потный толстый человечек.

- А, финикиец! - снисходительно поприветствовал его Марк и подал ему руку, помогая выбраться на поверхность. - Ты жив.

- О господин Порций! Разве могу я умереть прежде, чем вы расплатитесь со мною! Сумма ведь немалая... Теперь вы должны компенсировать мне потерю судна и рабов, а судно было высшего класса... о рабах уж и не говорю... все молодые сильные красавцы!

Даже в столь тягостный час друзья усмехнулись специфическому жизнелюбию этого жалкого существа.

- Зачем же я тебе буду платить? - сделал удивленное лицо Марк. - Ты ведь теперь мой раб.

- О господин, ты же великодушный, ты философ, ты не позволишь себе такого безобразия.

- Я-то не позволю, да ты сам записался ко мне в рабы.

- Как так?

- А называешь меня господином.

- О господин, ты только заплати, а я назову тебя хоть богом!

- Ты неисправим. Ладно, ступай за мною. Только перестань ныть: за каждое твое слово я буду вычитать из гонорара по денарию.

- О Баал! Я молчу, молчу, как рыба, как мой несчастный Адгербал, кормящий теперь этих прожорливых рыб.

- Шестнадцать денариев долой.

- А-а-а, - простонал торговец и умолк.

Катон и его спутники добрались до главного города Самофракии с одно-именным названием, там купили себе новые плащи, наняли корабль и уже по довольно спокойному морю пустились в Эн.

Прибыв на место, Катон узнал, что Цепион уже мертв. Увидев бездыханное тело, он испытал странное чувство отчуждения: ему никак не верилось, что этот труп и есть его брат. "Верните Цепиона!" - хотелось ему крикнуть. Но до Аида не докричишься, лишь дурные испарения преисподней доходят до нас в виде тягостных предчувствий и кошмарных сновидений. Марк беспомощно обвел взором окружающих и только ценою какого-то сдвига в мозгу, отозвавшегося страшной головной болью, осознал, что простертое пред ним холодное тело - это все, что осталось от брата. Смерть внешне не сильно изменила облик того, что когда-то было Цепионом. Лишь неестественно раскрытый рот свидетельствовал о мучительных предсмертных конвульсиях. Однако последний миг короткой жизни запечатлелся на этом лице выражением страдания и протеста, больно контрастирующим с его привычным добродушием.

Марк приник к окаменевшему телу, и ему почудилось, будто на какой-то миг оно потеплело, откликаясь на его чувство. Друзья за его спиною в растерянности переминались с ноги на ногу, не зная, как быть. Катон оставался без движения, и казалось, что лежат два бойца, пронзенные одним и тем же вражеским копьем. Фавоний первым не выдержал напряжения и тронул Марка за плечо. Тот не шевелился. Он заглянул к нему в лицо и увидел слезы, текущие из немигающих глаз, то был единственный признак жизни. Тогда друзья тихонько вышли за дверь.

Наступил вечер. Марк лежал все в той же позе, обхватив труп. Прошла ночь. Ничего не изменилось.

- Вот тебе и стоик, вот тебе и рассудочный, сухой человек! - приглушенно воскликнул Фавоний, возвращаясь к товарищам после очередной попытки привести Марка в чувство.

- Неужели ты до сих пор не знал его? - кинул ему упрек Мунаций.

Наконец друзья решились действовать. Они вошли в комнату покойника, силой подняли Катона, и стали внушать ему, что труп уже начал портиться, а потому нельзя долее медлить с длительным и громоздким обрядом погребения.

- Надо все сделать как следует, дабы душа его могла упокоиться, - пояснил Мунаций.

- Душа, - растерянно повторил Марк, - она как раз сейчас разговаривала со мною. Слова не звучали, но на меня снизошла благодать и всего охватило какое-то особое ликование... причем оно являлось общим. Даже при жизни у нас не было такой близости и взаимопонимания... Но мы оба сожалели о том, что не удалось встретиться в Фессалонике... Мы ведь уже тогда знали, что то была последняя возможность...

- Марк, там к тебе прибыли посольства от многих окрестных городов с выражениями соболезнования и с дарами, - сказал Фавоний.

- Нужно их принять, Марк, - настойчиво произнес Мунаций.

- Все прошло... Это тело уже пусто. Вы спугнули душу, - с болью произнес Марк. - Идемте.

- Постой, я сделаю стяжку и подвяжу ему челюсть, - сказал Клеант.

- Не мучай его.

- Будет лучше, - стоял на своем грек.

- Марк махнул рукою и пошел на улицу. Однако через несколько часов он убедился в правоте Клеанта: повязка сотворила чудо, и когда ее сняли, лицо покойника источало торжественное умиротворение.

- За одно это тебе можно было бы дать свободу! - воскликнул Катон.

- Увы, ты уже явил мне свою милость, - заметил грек.

- А сейчас я явлю тебе доверие, - пообещал Марк и командировал Клеанта в воинский лагерь за деньгами, необходимыми ему здесь в большом количестве.

Эн хотя и находился на территории Фракии, сохранял с римлянами мир, необходимый ему для морской торговли, служившей главным источником его доходов, да и население Эна большей частью состояло из греков, так как этот город был основан выходцами из Эолии. Поэтому местные власти сочувственно отнеслись к горю Катона и всячески помогали ему в организации похорон.

В эти дни Марк выказал себя полной противоположностью знаменитому предку. Катон Старший был бережлив до скаредности и жаден до жестокости, а его правнук расточал деньги, не считая. Погребенье было обставлено с наивысшей роскошью, а главную площадь города украсил памятник из белого фасосского мрамора стоимостью в восемь талантов серебра. При этом Марк не принял денег от сочувствующих городов и общин, а из даров взял только благовония, которые сжег в большом количестве во время кремации, однако прежде в полной мере заплатил за них.

Видя головокружительную щедрость римлянина, финикиец взыскал с него огромную сумму за свое потонувшее корыто, верно рассчитав, что в такой момент он не станет торговаться. Заграбастав монеты, торговец тут же повернулся к Катону спиной, вполголоса обозвал его болваном и удалился с сознанием своего абсолютного превосходства.

Марк никому не доверил транспортировку праха Цепиона на родину и оставил урну на хранение надежным людям, сказав, что сам доставит ее в Рим по окончании службы.