Юрий Тубольцев - Катон

И вот в решающий миг, когда сердца мужчин и женщин замерли от пред-вкушения пикантной сцены, с места вдруг встал Катон и медленно обвел чашу театра суровым взором. Он ничего не сказал, но сограждане все поняли по одному его виду, и даже не то чтобы поняли, а просто изменились сами. Сейчас они были уже не такими, как мгновение назад, и, глядя с высоты новой своей орбиты на себя прежних, устыдились недавних похотливых стремлений.

Танцовщиц проводили со сцены весьма сдержанно, и, даже оставшись в одежде, они ощутили исходящий от зрителей холодок. Зато Катона люди благодарили тепло, благодарили за то, что он помог человеческому началу в них восторжествовать над животным и сохранить самоуважение.

Слава Катона как обладателя некоего секретного оружия, позволяющего ему одерживать верх над любыми соперниками, уже гремела по всему Средиземноморью. Все знали, что Помпей побеждал врагов силой оружия, Красс - деньгами, Цицерон - красноречием, а вот в чем заключалась мощь Катона, оставалось тайной, и это придавало его авторитету особый оттенок. Сам он говорил, что побеждает правдой, но столь простая разгадка не вызывала доверия у его современников. Однако под впечатлением от примера Катона, люди постепенно изменяли свои взгляды на жизнь и начинали верить, будто правда и в самом деле представляет собою силу.

Как бы там ни было, а влияние Катона в государстве так возросло, что с ним стремились подружиться виднейшие люди Рима. Среди них был и знаменитый полководец Луций Лициний Лукулл, безупречно проведший восточную кампанию, но проигравший войну из-за происков политических соперников как в Риме, так и в самом войске, где в этом плане особенно отличился тот самый Клодий, который помог Цезарю в семейной жизни. Вернувшись в столицу в качестве неудачника, хотя и справившего триумф, он не нашел в обществе достойного его ранга места, а в будущем ожидал еще больших неприятностей, поскольку страшился возвращения главного конкурента - Помпея. Некогда Магн вытеснил Лукулла с Востока, а теперь, пребывая в силе, мог изгнать его из Рима. По крайней мере, Красс уже извлек сундуки из секретных подвалов и погрузил их на корабль, собираясь отбыть в дальние края, чтобы избежать вероятных репрессий со стороны любимца Виктории. Лукулл слишком устал от чужбины и не отваживался на такой шаг, потому искал себе поддержки в самом Риме. Главной же фигурой в сенате, способной и, самое важное, готовой дать отпор Помпею, по мнению многих, был Катон. Собираясь начать новую жизнь, Лукулл выгнал прочь развратную Клодию, хотя при его страсти к роскоши ему было непросто расстаться с этой красавицей, являвшейся самым богатым украшением его дома, и посватался к племяннице Катона Сервилии, дочери покойного Цепиона. Лукулл был видней-шим аристократом и, по римским понятиям, представлял собою прекрасную партию для девушки. Катон как опекун Сервилии дал согласие и таким образом породнился с выдающимся человеком. Это событие послужило толчком к их политическому сближению.

Так Катон, не стремясь к тому, стал собирать вокруг себя силы, враждебные Помпею. Именно тогда у него появилась возможность создать собственную партию. Однако он, как и Цицерон, не ставил себе такую задачу, в чем, по-видимому, заключалась главная ошибка этих политиков. Правда, если Цицерон хотел угодить всем, то Катон, наоборот, не желал угождать никому, он стремился олицетворять собою абстрактную справедливость, чистую истину, единую для всех римлян, тогда как таковой уже не существовало, поскольку римляне в то время перестали быть единым народом. Несмотря на противоположность исходных позиций, и Цицерон, и Катон пришли к одному итогу: они не имели постоянной надежной политической опоры, и потому их политика не могла быть стабильной.

Итак, Цезарь, вступивший в сговор с Клодием, вместо того чтобы заявить на него в суд, не только создал еще один аморальный прецедент, прокладывающий пороку путь в римское общество, но и разрушил планы нобилитета, намеревавшегося частному процессу об осквернении домашнего очага придать политическую окраску. За счет столь ловкого тактического маневра популяры обошли редуты нравственности и ударили в тыл аристократам. В результате, в глазах плебса виновной в происходящих безобразиях, как обычно, оказалась знать.

Сенаторы взгрустнули по этому поводу, но Катон не позволил им долго предаваться неге уныния. Он разбудил их гордость гневной речью, в которой выступил с призывом довести начатое дело до конца. "Если совершено преступление, то существует и преступник, - говорил он, - а преступник должен быть наказан во что бы то ни стало. Пусть плевок в семейный очаг останется без должного ответа, как пожелал его хозяин. Но боги не станут потворствовать пороку, они не смирятся со святотатством. А произошло, отцы-сенаторы, не просто прелюбодейство, а святотатство, оказались поруганы религиозные обряды и таинства, были оскорблены боги".

Благодаря такой интерпретации событий, поступком Клодия занялись жрецы, и коллегия понтификов при поддержке весталок и вопреки воле верховного понтифика констатировала, что факт святотатства был. На основании заключения понтификов Клодия привлекли к суду за оскорбление богов. Но в подготовку к процессу вмешались деньги и политика, дело затянулось и отошло на второй план перед событием более значительным.

А самым значительным для римлян тогда было возвращение в Италию славного своими победами, могущественного благодаря войску и страшного непомерным авторитетом Помпея. Великий полководец при желании мог бы прибыть в Италию еще весною, поскольку дела в Азии в основном были завершены в прошлом году, выполнить же все необходимое для обустройства такой гигантской провинции не удалось бы и за целую жизнь. Однако он медлил, издали всматриваясь в Рим и стараясь выявить в своем противоречивом отношении к столице стержневую мысль.

Помпей, как и все римляне, стремился к славе. Но в его время, когда система ценностей стала эклектичной и включала наряду с качественными также и количественные факторы, слава часто уже не являлась конечной целью и использовалась как средство для достижения осязаемых благ. Поэтому носители славы сделались опасными для общества. Прежде люди бывали счастливы воздать должное героям, поскольку это были их герои, и слава по большому счету принадлежала всему народу, являлась достоянием государства, как и результаты самих побед. Теперь же полководцы и политики стремились добыть расположение сограждан, для того чтобы возвыситься над ними и подчинить их себе. Герои превратились в злодеев. Обладатели престижа сделались потенциальными врагами, и общество стало относиться к ним с опаской.