Юрий Тубольцев - Катон

После диктатуры Суллы Помпей вел себя в полном соответствии с законами Республики, хотя и имел чрезвычайные полномочия. Однако благодаря победам, авторитету у солдат и простых людей он приобрел такой общественный вес, что его фигура не вмещалась в рамках существовавшего государства, стала слишком громоздкой для измельчавшего сената. Сложилась ситуация, когда Помпей, с одной стороны, не вписывался в обыденную жизнь мирного Рима, а с другой, располагал всеми возможностями, для того чтобы перевернуть эту жизнь и прогрохотать в истории громом битв, достойных его масштаба. Второе было выгодно для людей типа Катилины, Цезаря, Метелла и Клодия, привыкших "ловить рыбу в мутной воде". После того, как провалился мятеж Катилины, оказался нейтрализованным Красс, а сенат укрепил свой авторитет у народа, все дестабилизационные элементы общества обратили взоры на Помпея. Отныне надежды на гражданские смуты были связаны только с ним. Поэтому великий полководец оказался объектом атаки со стороны противников Республики. На него лились потоки лести и коварной лжи, коварство которой заключалось в том, что она основывалась на по-луправде.

Чтобы верно оценить событие, человек в первую очередь должен точно определить собственное место в мире, с которым связано начало его системы координат, а уж потом рассматривать происходящее в этих координатах. Лесть искажает самооценку и таким способом сбивает шкалу ценностей человека, делая его выводы об окружающем заведомо ложными. Если при этом ему давать еще и неверную информацию о событиях, то его представления о действительности можно сделать сколь угодно далекими от истины.

Используя этот способ двойного искажения, Метелл Непот и другие акти-висты из свиты полководца подталкивали Помпея к войне с сенатом. Цицерона они представляли выскочкой, который, дорвавшись до власти, учинил самосуд и казнил виднейших граждан; Катон, по их словам, был злодеем из злодеев, сначала толкнувшим Цицерона на кровопролитие, а затем жестоким насилием подавившим все проявления свободы, учинившим избиение народного трибуна и претора. Он якобы из зависти ненавидел больших людей и вообще все великое, потому теперь будто бы считал своим главным врагом Помпея. "Пока я жив, Помпею в Городе не бывать!" - цитировали они Катона, упуская одну деталь: упоминание об оружии. Сенат же, в их интерпретации, представлял собою стадо раскормленных животных, не помышляющих ни о чем, кроме грязной лужи своих богатств. "Народ римский стонет под гнетом господства этих ничтожных и подлых людей, - внушали Помпею такого рода доброжелатели, - и уповает только на тебя, Великий!"

Поддавшись на уговоры, Помпей год назад отправил в столицу Непота, чтобы тот законным образом обставил его грядущую диктатуру, без которой якобы невозможно было обойтись. Но после того как эта затея провалилась и Непота с позором выгнали из Рима, Магну оставалось либо открыто преступить закон и силой оружия восторжествовать над согражданами, либо полностью подчиниться существовавшим издавна порядкам и вернуться на родину частным человеком, без войска. Первый путь - чудовищный по римским понятиям вообще и трижды проклятый после диктатуры Суллы - не прельщал Помпея. Окажись на его месте авантюрист, не имеющий за душою ничего, кроме амбиций, он не преминул бы воспользоваться такой возможностью, но Помпей, свершивший великие дела и добившийся блистательной славы честным путем, не желал становиться негодяем и преступником ради трона. Распускать же войско и отказываться от почти неог-раниченной власти, которой он пользовался многие годы, да еще перед лицом бесчисленного количества врагов и завистников ему тоже не хотелось.

Раздумывая о перспективах гражданской карьеры, Помпей искал тех людей, на которых он мог бы опереться в сенате. Громче всех ему предлагал услуги Цицерон, но Магн был слишком военным человеком, чтобы доверять сугубо гражданскому деятелю. Цицерон казался ему личностью бесхребетной и аморфной, а кроме того, скомпрометированной казнью сограждан. Сильной фигурой, несмотря на низкий официальный статус, выглядел Катон. Но Помпей считал, что ужиться с Катоном может только мраморная статуя древнего героя, но никак не живой человек. Не обнаруживая в сенате потенциальных друзей, он одновременно отмечал, что и его враги не имеют там особого влияния. Красс бежал из Италии, Лукулл оставался частным лицом и не представлял большой угрозы.

Размышления не приводили Помпея к определенному решению, и он мед-лил, ожидая, что сам ход событий прояснит будущее. Если бы в это время сенат сделал шаг навстречу, Помпей, пожалуй, отказался бы от мысли о чрезвычайных мерах и вернулся бы в лоно Республики. Но Рим не собирался кланяться Помпею, тогда он сам дал повод сенаторам засвидетельствовать ему свое почтение.

В столицу пришло письмо полководца, в котором он просил отложить выборы магистратов до его возвращения, чтобы дать ему возможность лично поддержать своего кандидата в консулы Марка Пупия Пизона. Просьба, конечно же, была противозаконной, но на фоне ожидавшихся зол представлялась ничтожной уступкой могущественному человеку. Сенаторы увидели в ней знак к примирению со стороны Помпея и возликовали. Однако Катон остудил их восторг напоминанием о прадедах, каковым поведение Помпея показалось бы крайней наглостью и демонстрацией неуважения к государству. Несмотря на последние успехи сената, до идеала чистой республики нынешнему обществу было далеко, и Катон призвал соотечественников более целеустремленно двигаться к этому идеалу.

Увы, мечтая о полномасштабном восстановлении республиканских порядков, Катон не учитывал новых реалий своего времени: резкого расслоения римлян на классы и сословия с различными интересами, наличия провинций, в которых правление было фактически монархическим, причем в худшем его виде, и существования почти профессиональной армии, каковая является фактором не только внешней, но и внутренней политики. Вознесшись на волне побед над действительностью, Катон посчитал, что цель в самом деле близка, и боролся за нее со всею страстью своей души. В таком состоянии он не мог допустить каких-либо компромиссов и убедил сенат отвергнуть просьбу Помпея.

- Но Магн огнем и мечом отомстит нам за это! - пытались возражать ему.

- Мы живем в республике, поэтому Помпей распустит войско, едва ступит на землю Италии! - с непоколебимой уверенностью отвечал Марк.

Когда Помпей узнал, что все сенаторы были готовы уступить ему, кроме одного, но именно этот один победил, и выборы прошли законно, он воспылал гневом и вонзил меч в деревянную колонну митиленского дворца, где в то время находилась его ставка. Меч глубоко вошел в дерево, но, вытащив его и осмотрев смертоносное лезвие, Магн подумал, что за то время, пока он отсутствовал в Риме, там действительно изобрели оружие пострашнее меча, которым сначала победили Катилину, а теперь и его, Помпея Великого. "Что же это за Катон такой?" - произнес он с удивлением и усмешкой. Он вспомнил, как когда-то в Эфесе усадил угловатого молодого человека, лишенного всякого лоска и шика, рядом с собою на глазах пораженной свиты расфранченных богачей, и как этот скромный на вид юноша с достоинством равного принялся расспрашивать о государственных делах и поучать его греческими софизмами. "Удивительные вещи творятся в мире!" - воскликнул Помпей и объявил поход в Италию.