Александр Чаковский - Победа

Обычно, если Вольфы хотели что-либо сообщить Воронову, то тоже оставляли записку на тумбочке в передней. Чаще всего это были высокопарные сообщения Греты насчет того, что дом их, «как всегда, к услугам хэрра майора».

Воронов включил свет в передней. Он не ошибся: на тумбочке лежало письмо. Да, именно не записка, а большой плотный конверт из серой шершавой бумаги, типичной для недавнего военного времени. На конверте большими аккуратными буквами было выведено: «ХЭРРУ ВОРОНОВУ М.» И внизу, в правом углу, уже мелкими буквами значилось: «От Германа Вольфа».

Конверт был тщательно заклеен, как если бы автор письма опасался чужих глаз.

Воронова охватило неосознанное волнение. Герман Вольф никогда не писал ему писем. Что там могло быть, в этом шершавом, тяжелом конверте? Отказ Воронову от квартиры, со ссылкой на приезд кого-либо из родственников? Или письмо имело отношение к тому, последнему разговору с Вольфом?

Не без труда надорвав слишком жесткий конверт, Воронов вытащил несколько исписанных листков, сложенных вдвое. Сразу обратил внимание на то, что письмо написано четкими, большими буквами, автор, по-видимому, беспокоился, что иностранцу будет трудно прочесть скоропись.

Воронов перешел к противоположной стене прихожей, где висела лампа под матерчатым абажурчиком, повернул выключатель и стал читать письмо.

«ГЛУБОКОУВАЖАЕМЫЙ ГОСПОДИН ВОРОНОВ!

КОГДА ВЫ ПРОЧТЕТЕ ЭТО ПИСЬМО, НАС ЗДЕСЬ, УЖЕ НЕ БУДЕТ. МЫ — ГРЕТА И Я — УЕХАЛИ НА ЗАПАД. МНЕ ТРУДНО БЫЛО НАПИСАТЬ ЭТУ ПОСЛЕДНЮЮ СТРОЧКУ, ПОТОМУ ЧТО Я ПОНИМАЮ, КАКОЙ ОСОБЫЙ СМЫСЛ ВЫ В НЕЙ ПОЧУВСТВУЕТЕ. НО Я ПОКОРНЕЙШЕ ПРОШУ, МАЙН ХЭРР, НЕ ПРИДАВАТЬ НАШЕМУ РЕШЕНИЮ НИКАКОГО ЗНАЧЕНИЯ, КРОМЕ ОДНОГО, ЕДИНСТВЕННО ПРАВИЛЬНОГО. Я БОЛЬШЕ НЕ МОГУ ЖИТЬ БЕЗ РАБОТЫ. ЕСТЬ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ УСТАЮТ ОТ НЕЕ, А МЕНЯ МУЧАЕТ ФАКТИЧЕСКОЕ БЕЗДЕЛЬЕ, БЕСЦЕЛЬНОСТЬ ТОГО, ЧЕМ Я ЗАНИМАЮСЬ СЕЙЧАС. МНЕ СТЫДНО, ЧТО ВЫ ЗАСТАЛИ МЕНЯ ЗА ЭТОЙ „РАБОТОЙ“. МОЖЕТ БЫТЬ, ВЫ ДУМАЕТЕ, ЧТО ДЛЯ НАС, НЕМЦЕВ, САМОЕ ГЛАВНОЕ В ЖИЗНИ ВСЕГДА ЗАКЛЮЧАЕТСЯ В ВОЙНАХ, В ТОМ, ЧТОБЫ, КАК ГОВОРИЛ ЭТОТ ПРОКЛЯТЫЙ ГИТЛЕР, „РАСШИРЯТЬ СВОЕ ЖИЗНЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО“. МНЕ НЕ БЫЛО ТЕСНО В МОЕМ ДОМЕ, ХВАТАЛО И ТЕХ НЕСКОЛЬКИХ МЕТРОВ ПЛОЩАДИ, КОТОРЫЕ ЗАНИМАЛ КОГДА-ТО МОЙ СТАНОК. А ПОТОМ, КОГДА Я СТАЛ МАСТЕРОМ ЦЕХА, МОИМ ПРОСТРАНСТВОМ СТАЛ ВЕСЬ ЦЕХ. МАЛО? МОЖЕТ БЫТЬ, ДЛЯ КОГО-ТО И МАЛО, А ПО МНЕ — В САМЫЙ РАЗ. Я ВСЕГДА СЧИТАЛ, ЧТО ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН ЖИТЬ „ВГЛУБЬ“, А НЕ „ВШИРЬ“. МОЙ БРАТ, ПОГИБШИЙ ЗА ТЫСЯЧИ КИЛОМЕТРОВ ОТ БЕРЛИНА, НАВЕРНОЕ, ТОЖЕ СОГЛАСИЛСЯ БЫ С ЭТИМ. Я ЗАВЕРЯЮ ВАС, ЧТО В ДУШЕ КАЖДОГО ПОДЛИННОГО НЕМЦА ТАИТСЯ ЖАЖДА ТРУДА. СТРАШНЫЕ ЛЮДИ — К НЕСЧАСТЬЮ, ОНИ ТОЖЕ БЫЛИ НЕМЦАМИ — МОГЛИ МНОГИХ ИЗ НАС ЗАСТАВИТЬ ИЛИ УГОВОРИТЬ УБИВАТЬ ДРУГИХ ЛЮДЕЙ, ЗАМЕНИТЬ ОДИН ТРУД, ПОДЛИННЫЙ, ДРУГИМ, МНИМЫМ И КРОВАВЫМ. НО СЕЙЧАС, ПОЛУЧИВ СТОЛЬ УЖАСНЫЙ УРОК, МЫ ХОТИМ ТОЛЬКО ОДНОГО: ТРУДИТЬСЯ. Я ТРУДИЛСЯ ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ, ХОТЯ ТЕПЕРЬ СОЗНАЮ, ЧТО РЕЗУЛЬТАТЫ МОЕГО ТРУДА В РАЗНОЕ ВРЕМЯ БЫЛИ РАЗНЫМИ. И ВСЕ ЖЕ Я, ГЕРМАН ВОЛЬФ, ВСЮ СВОЮ СОЗНАТЕЛЬНУЮ ЖИЗНЬ ОСТАВАЛСЯ ЧЕЛОВЕКОМ ТРУДА. БЫЛ ПРОСТЫМ РАБОЧИМ, СТАЛ МАСТЕРОМ ЦЕХА. И ПОВЕРЬТЕ, — ЭТО НЕ ПОХВАЛЬБА, — ВЫСОКОКВАЛИФИЦИРОВАННЫМ МАСТЕРОМ. ПОДУМАЙТЕ, КАКОВО МНЕ, ЧЕЛОВЕКУ, УМЕЮЩЕМУ СОЗДАВАТЬ И НАЛАЖИВАТЬ СТАНКИ, ПРИВЫКШЕМУ ИМЕТЬ ДЕЛО С ЧЕРТЕЖАМИ, С ЦИРКУЛЕМ, ШТАНГЕЛЕМ И ДРУГИМИ ИЗМЕРИТЕЛЬНЫМИ ПРИБОРАМИ, КОПАТЬСЯ В ЖЕЛЕЗНОЙ РУХЛЯДИ ТОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО МОИМ РУКАМ НЕТ ДРУГОГО ПРИМЕНЕНИЯ!

А ТЕПЕРЬ Я СЧИТАЮ СВОИМ ДОЛГОМ, ОСОБЕННО ПОСЛЕ ТОГО, ПОСЛЕДНЕГО НАШЕГО РАЗГОВОРА., ДАТЬ ВАМ НЕКОТОРЫЕ ПОЯСНЕНИЯ. У ЧЕЛОВЕКА, КОТОРОМУ ПРИНАДЛЕЖАЛ ЗАВОД, НЫНЕ ПРЕВРАЩЕННЫЙ В РАЗВАЛИНЫ, ЕСТЬ ЕЩЕ ДВА ЗАВОДА. ОНИ РАСПОЛОЖЕНЫ В ОДНОЙ ИЗ ЗАПАДНЫХ ЗОН. ВОЛЕЙ СЛУЧАЯ БОМБЕЖКА НЕ ТРОНУЛА ЭТИ ЗАВОДЫ, ОБА ОНИ НА ХОДУ. ПОЗАВЧЕРА ЭТОТ МОЙ БЫВШИЙ ХОЗЯИН ПРИЕЗЖАЛ В ПОТСДАМ ПОСМОТРЕТЬ, ЧТО ОСТАЛОСЬ ОТ ЕГО ЗДЕШНЕГО ЗАВОДА, И ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО ОН СКАЗАЛ? ЧТО НЕ ВЛОЖИТ НИ ПФЕННИГА В ВОССТАНОВЛЕНИЕ ЭТОГО ЗАВОДА — ВЫГОДНЕЕ ПОСТРОИТЬ НОВЫЙ.

И ЕЩЕ, КАК ЧЕСТНЫЙ ЧЕЛОВЕК, НЕ МОГУ УТАИТЬ ОТ ВАС, ЧТО ОН СКАЗАЛ КРОМЕ ЭТОГО: „РОССИЯ — САМА В РАЗВАЛИНАХ И НЕ СТАНЕТ ПОМОГАТЬ НАМ ВОССТАНАВЛИВАТЬ НАШИ ЗАВОДЫ, ОНА ПРОСТО ДЕМОНТИРУЕТ ТО, ЧТО УЦЕЛЕЛО, И ВЫВЕЗЕТ К СЕБЕ“. А ВМЕСТЕ С ЭТИМИ ЖАЛКИМИ ОСТАТКАМИ ТА ЖЕ УЧАСТЬ ПОСТИГНЕТ БУДТО БЫ И НАС — КВАЛИФИЦИРОВАННЫХ СПЕЦИАЛИСТОВ. НАМ ПРИДЕТСЯ В ВАШЕЙ СТРАНЕ ОТРАБАТЫВАТЬ НАЦИСТСКИЕ ГРЕХИ…

ВПРОЧЕМ, ЭТО УЖЕ ВОПРОС ПОЛИТИКИ. Я ПЛОХО В НЕЙ РАЗБИРАЮСЬ, ВСЕГДА СТОЯЛ ОТ НЕЕ В СТОРОНЕ.

ЗА НЕСЧАСТЬЯ, ПРИЧИНЕННЫЕ НЕМЦАМИ ВАШЕЙ СТРАНЕ, Я УЖЕ ЗАПЛАТИЛ ЖИЗНЬЮ СВОЕГО ЕДИНСТВЕННОГО БРАТА. НО ДЕЛО СЕЙЧАС НЕ В ТОМ. ПОВЕРЬТЕ, ТОЛЬКО ОДНО ЗАСТАВИЛО МЕНЯ ПРИНЯТЬ РЕШЕНИЕ, О КОТОРОМ ВЫ ТЕПЕРЬ ЗНАЕТЕ: УВЕРЕННОСТЬ, ЧТО НА СЛЕДУЮЩИЙ ЖЕ ДЕНЬ ПОСЛЕ ПЕРЕЕЗДА НА ЗАПАД Я СМОГУ ВОЙТИ В ЦЕХ, ГДЕ МНЕ ВСЕ ТАК ЗНАКОМО. ЗАВОД, О КОТОРОМ ИДЕТ РЕЧЬ, АНАЛОГИЧЕН ЗДЕШНЕМУ, И МНЕ ПРЕДЛОЖЕНО ТАМ МЕСТО МАСТЕРА ТАКОГО ЖЕ ЦЕХА. ХОЗЯИН ЗНАЕТ МЕНЯ ДАВНО. ЗНАЕТ И ТО, ЧТО Я ХОЧУ И УМЕЮ РАБОТАТЬ… СЛОВОМ — ПОЙМИТЕ МЕНЯ! — Я ХОЧУ ЖИТЬ В ПРИВЫЧНОЙ ОБСТАНОВКЕ И ЗАНИМАТЬСЯ ПРИВЫЧНЫМ ТРУДОМ. ЭТО ГЛАВНАЯ И ЕДИНСТВЕННАЯ ПРИЧИНА. НУ, ВОТ И ВСЕ. А ДОМ МОЙ ПОКА ПО-ПРЕЖНЕМУ В ВАШЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ. РАЗНИЦА ТОЛЬКО В ТОМ, ЧТО ГРЕТА НЕ БУДЕТ ТЕПЕРЬ НАДОЕДАТЬ ВАМ СВОИМИ ГЛУПЫМИ, НАВЯЗЧИВЫМИ РАЗГОВОРАМИ. ЧТО БУДЕТ С ЭТИМ ДОМОМ ДАЛЬШЕ, ВЫ, ЕСЛИ ЗАХОТИТЕ, СМОЖЕТЕ УЗНАТЬ У ВАШИХ ОККУПАЦИОННЫХ ВЛАСТЕЙ. ВПРОЧЕМ, ВРЯД ЛИ ЭТО ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ, — ВЕДЬ ОЧЕНЬ СКОРО ВЫ ВЕРНЕТЕСЬ К СЕБЕ ДОМОЙ.

И САМОЕ ПОСЛЕДНЕЕ: СПАСИБО ВАМ, МНОГОУВАЖАЕМЫЙ ХЭРР ВОРОНОВ, ЗА ТОТ ПОСЛЕДНИЙ РАЗГОВОР. МНЕ ОЧЕНЬ ГРУСТНО СОЗНАВАТЬ, ЧТО ТЕПЕРЬ ВЫ НАВЕРНЯКА РЕШИТЕ, БУДТО ГОВОРИЛИ СО МНОЙ НАПРАСНО.

ДО СВИДАНИЯ. ИЛИ, МОЖЕТ БЫТЬ, ПРОЩАЙТЕ? ВРЯД ЛИ В ВОДОВОРОТЕ ЭТОЙ ГРОЗНОЙ, ИСКОВЕРКАННОЙ НЕУСТРОЕННОЙ ЖИЗНИ БОГ СНОВА СВЕДЕТ НАС. ПРОЩАЙТЕ!

С ГЛУБОКИМ УВАЖЕНИЕМ

«P. S. ГРЕТА ТОЖЕ ШЛЕТ ЛУЧШИЕ ПОЖЕЛАНИЯ „ХЭРРУ МАЙОРУ“».

Если бы мне кто-нибудь раньше сказал, что отъезд Вольфа произведет на меня такое тяжелое, гнетущее даже впечатление, я бы не поверил. Какое-то время я стоял ошеломленный, безотчетно повторяя про себя: «Уехал… все-таки уехал!..»

Много лет спустя, восстанавливая в памяти эти минуты, глядя на себя как бы со стороны, я никак не мог понять до конца, что именно так потрясло меня тогда. В сущности, я ведь почти не знал этого Вольфа. Один или два раза выпили с ним по чашке кофе. И тот, последний разговор…

Да, очевидно, мое потрясение, вызванное отъездом Вольфов, имело определенную связь с нашим последним разговором. К тому, что Вольф каждое утро отправляется на работу, как обнаружилось — совершенно бессмысленную, я отнесся тогда как к парадоксу, чудачеству. «Загадка Вольфа»? Ну и шут с ней, с этой «загадкой», решил я, занятый делами куда большей важности. И не очень-то задумывался над ответами на главные вопросы, терзавшие душу Вольфа: «Что будет с Германией?.. Что будет с нами дальше?..» Отвечал, в общем-то, правильно, как ответил бы, наверное, любой наш политработник, «проводя разъяснительную работу с местным населением». А надо было бы поискать какие-то другие, более сердечные, что ли, человечные слова. И я нашел бы их, нашел, если бы у меня хоть на миг мелькнула мысль о том, что Вольф может покинуть нашу, советскую зону…