Лев Жданов - Том 3. Во дни смуты. Былые дни Сибири

Не осталось здесь ничего такого, чего не желал бы или опасался Гагарин показать посланному Петра.

Из этих остатков Волконский отобрал и запечатал очень немногое, что ему показалось подороже или поинтереснее для царя. Остального не тронул.

— Сам уж припрячь, Матвей Петрович, что подороже у тебя! — сказал Волконский. — Не грабить же тебя хочет царь… Ему, видно, бумаги какие-то нужны… Так я и взял, что мне сдается поважнее.

Говорит, сам улыбается лукаво.

За это, вернувшись к себе вечером в спальню, нашел на столе Волконский большую шкатулку, тюленьей кожей обитую, ключ в замке торчит и надписано на бумажке рукой Гагарина: «На поминки от друга благодарного».

Раскрыв шкатулку, Волконский увидел ряды червонцев, стопки целые, на 10 000 рублей ровно. Запер он шкатулку и под кровать ее поставил, улыбается лукаво и весело. Хорошо спалось ему в эту ночь на мягкой постели, под стеганым атласным покрывалом, которое оказалось нелишним, несмотря на то, что май близко.

А Гагарин в ту же ночь сам отправился в гости к попу Семену.

Позвали деда Юхима, и Агаша тут же, Келецкий, Трубников.

Рассказал Гагарин о своем вынужденном отъезде в Россию, о своих опасениях.

— Если тут, как я жду, без меня приедут рыться в моем дому, хочу от чужих рук уберечь понадежнее кое-что… Может, и сюда пожалуют разведчики… Следят за мною, поди, в десять глаз. Тот же Ивашка Нестеров пронюхает, что сюды я возы посылал! Так нельзя ли повернее похоронку найти?.. Вот, помню, говорили вы про тайник могильный, откуда ты, дед, вещи редкие вынес, их Агаше подарил… Не скажешь ли мне, где та похоронка? Туды хочу я спрятать, что подороже для меня.

— Можно сказать! — отвечает угрюмый старик. — Благо, Сысойки нету в дому… При ем бы, все одно, хошь и не прячь! Все вызнает и унесет, ворюга… А теперя схороним, и черт не найдет!.. Недалеко и тайник тот… На берегу, слева от дороги на Арамильскую слободу… Хошь сейчас можно ехать туды… К свету все обладим.

— Ладно! Так снаряжай повозки две… А я скажу Зигмунду, что взять надо.

Вышел Юхим. Молчит Агаша. Поп Семен мрачнее тучи сидит.

Заговорил Трубников.

— Неужели, ваше превосходительство, никак остаться нельзя? Ну, хворью отговориться либо как, чем на явную опасность ехать. А там, спустя время…

— Ох, невозможное дело, Феденька! Не знаешь ты государя. С ним упрямиться начать — хуже будет! Слышал, никого он не жалеет: ни жены бывшей, ни сестры родной, ни сына-первенца… Так уж со мною?! Целый полк пришлет, понесут меня, хотя бы и на смертном одре… Покорностью да кротостью лучше с ним. Да и на друзей еще я надеюсь. Видно, не миновать ехать! И то скажу: много раз голова на ставке моя бывала, да вывозила кривая. Авось и теперь последнюю ставку не проиграю Фортуне-причуднице, а что-либо еще от нее возьму!..

— Дай Бог! — отозвался Трубников.

— Аминь! — пробасил обычно молчаливый при Гагарине отец Семен.

Только Агаша сидела молча, пригорюнившись, словно не замечала окружающих, а видела что-то вдали, за стенами этой горницы.

— Все готово, ехать можно! — объявил Юхим, появляясь в горнице.

— А! Хорошо. Пойдем, Зигмунд… Ты говорил, что сундучки и укладки, помеченные мною, стоят в моей горнице? Идем, старик, с нами, и двоих парней позови посильней. Сундучки небольшие, да тяжелые… Пускай поосторожней сносят с телеги…

Ушли втроем они. Поп Семен к шкапчику прошел в своей горенке, налил стакан, выпил, крякнул.

— Ух! Кхе-кхе!.. Сон, было, морил… а вот теперь легше стало… Надо, значит, и мне собираться в путь… Юхим сказывал, что придется там подсобить… А людей брать нельзя.

— Да… едем, отец Семен… Веселее будет! — отозвался Трубников.

— И я с вами! — решительно заявила Агаша. — Здесь одна не останусь. Страшно мне што-то!.. Да и поглядеть охота… как это все там?..

— Ну, известно, девки народ цикавый! — отозвался отец. — Да, поди, князь позволит… Поезжай, по мне… Только вот как дом-то?..

— Надолго ль! Дом запрем до утра…

— И то… Иди просить у князя… Ужли не возьмет?..

Быстро выбежала из горницы девушка, обдав горячим взглядом Трубникова, словно поманив за собою.

Тот, как бы против воли, так и потянул следом за Агашей. Девушка поджидала в сенях, обняла, крепко прижалась, поцеловала дружка беззвучно, но горячо и зашептала:

— Уезжает старый… Волюшка нам… То-то!.. Уж никуды не отпущу я тебя!..

Небеса светлеют на востоке.

Чуть окрасились края облаков, медленно скользящих в бездонной синеве. Ветер предрассветный зашевелил неподвижные до этих пор листья деревьев и кустов на берегу Курдюмки-реки.

Две крепкие, укладистые телеги стоят у невысокого, с округлою вершиной холма, который подымается почти у самой воды среди лесной заросли.

Кони, не выпряженные из телег, наклоня головы, пощипывают сочную траву, вздрагивая порой всею кожей, встряхивая головами, словно желая услышать серебристые трели своих бубенцов и колокольцев. Но их нет. Тихо подъехали к холму по лесной дороге люди.

Юхим правил передовыми лошадьми. Во второй телеге кучером сел Трубников. Здесь же, на куче сена, покрытого коврами и мехами, сидел Гагарин с Агашею рядом. А перед ними, вздымаясь грудой, лежали сваленные укладки и сундучки. Вторая телега нагружена еще больше, и поп Семен с Келецким еле примостились там среди клади.

Все сошли у холма и быстро поднялись на его ровную, словно по лекалу округленную вершину. Здесь лежало много каменных плит, порою громоздясь одна на другую. Нельзя было понять: занесло ли их сюда в незапамятные времена в те дни, когда еще ледяные горы носились по водам, покрывавшим теперешнюю сушу, и роняли на дно камни, унесенные с высоких горных кряжей, откуда скользнули в воду эти ледяные громады, или уж гораздо позже рука человека притащила издалека и уложила рядами огромные глыбы на вершине одинокого холма?

Чуть пониже самой маковки холма виднелось целое сооружение из темных плит. Четыре из них лежали, полуушедшие в землю, образуя как бы люк, ведущий куда-то. А пятая покоилась сверху на этих четырех, как лежит подъемная дверь на ходу в подполье. Верхний конец этой пятой плиты был свободен, лежал поверх других, а нижний словно вдвинут был под выступ камня, лежащего под ним с этой стороны.

— Вот и могильник… и похоронка моя! — ткнув носком тяжелого, подкованного сапога в верхний камень, сказал Юхим. — Под этим камнем.

— Под камнем? — недоверчиво отозвался Гагарин. — Но его и всем нам не поднять. Как же ты один мог?..

— Всем! — протянул насмешливо дед. — Если еще и коней припряжете, так не стянете той плиты ни на пядень! А вот как я проберусь в нутро да открою «замок», так и вчетвером ее посунем, куды надо!