Алексей Солоницын - Взыскание погибших

— Стена деревянная, а не каменная, — сказал Янкель. — Оштукатурена, поэтому рикошетов — даже при промахах — не будет. Мы войдем вот в эту дверь, а приговоренные встанут напротив нас, как раз у этой стены, о которой вы спрашиваете.

Гость удовлетворенно кивнул.

— Окно? — спросил он, показывая на план и уже обращаясь к Юровскому.

Окно, единственное в полуподвальной комнате, находилось слева от входа.

— Зарешечено, — пояснил Юровский. — Семь отобранных чекистов скрытно будут находиться в соседней комнате. Нас войдет четверо. Как только мы введем приговоренных, чекисты замкнут входную дверь и войдут. По моей команде исполняем приговор. На каждого приговоренного — по стрелку. Одиннадцать на одиннадцать.

— Состав чекистов?

— Интернационал. Австро-венгры, немцы, латыши.

— Как рекомендовал товарищ Свердлов, внутреннюю охрану сформировали так, чтобы не было общения с царской семьей, — вставил Голощекин, явно недовольный тем, что разговор пошел с Юровским, а не с ним.

Гость дружески глянул на Шаю, кивнул.

— Покажите решение исполкома.

Белобородов раскрыл папку и взял уже отпечатанный на «Ундервуде» текст решения.

Гость внимательно прочел бумагу, удовлетворенно кивнул:

— Вот тут прекрасно написано, что, «ввиду приближения контрреволюционных банд к красной столице Урала и возможности того, что коронованный палач избежит народного суда, так как раскрыт заговор белогвардейцев, пытавшихся похитить его самого», — гость поднял голову от бумаги, его черные глаза блеснули, по-кошачьи пустив искру.

Впрочем, это только могло показаться и Голощекину, и Юровскому, которые смотрели на него завороженно. Гость продолжил:

— То есть я хочу сказать, что вы прекрасно сформулировали необходимость расстрела. Что у вас иного выбора нет. Так?

— Так. А что? — Белобородов стоял рядом с гостем и не видел его глаз.

Но вот гость повернулся к нему. Тогда и Янкель увидел нечто, что удивило его соратников, потому что рот председателя слегка приоткрылся.

— Итак, решение принимаете вы, а не центр. Вы отдаете себе отчет в том, какие вопли могут поднять всякие там царственные особы в Европе и прочие акулы капитализма? Вы объявляете всему миру, что не оставляете никакого места для кривотолков. Президиум ВЦИК одобрит ваше решение именно как неизбежное.

— Конечно, одобрит. А как же иначе? — опять ничего не понял конторщик Янкель Вайсбарт.

Туговато ворочались его мозговые извилины. Это ведь не на трибуне ораторствовать о неизбежности победы мирового пролетариата.

— Ты, Александр Георгиевич, пойми, — Голощекин в упор посмотрел на Белобородова. — Товарищи Ленин, Свердлов и Троцкий должны только утвердить наше решение. Вожди мировой революции не должны отдавать приказ о расстреле.

Белобородов наконец понял, в чем дело.

— Их приказ остается в тайне? Но что для этого надо сделать?

— Нужна ваша телеграмма. Одна уйдет сегодня, сейчас. Другая завтра утром, — глаза гостя снова метнули искры.

«А, это солнце поднимается с той стороны и отражается в его очках», — подумал Голощекин.

— Телеграмму должен был составить Войков, — сказал Юровский. — Где она, Александр Георгиевич?

— Да вот, читайте!

Гость взял лист бумаги и прочел: «Москва. Кремль. Ленину. Свердлову. Сообщаем, что условленного Филипповым суда по военным обстоятельствам ждать не можем. Срочно сообщите решение. Белобородов. Голощекин».

Гость разгладил бороду. Шая обратил внимание, что хотя руководящий товарищ и немолод, ни одного седого волоска нет в его черной, будто покрытой лаком бороде.

— Хорошая телеграмма. Но только пошлем ее в Петроград, председателю ЧК Зиновьеву. И по нашему шифру. Добавим: «Сообщите вне всякой очереди». И подпись поставим товарищей Голощекииа и Сафарова. Пусть инициатива исходит от стражей революции.

— А надо ли… так запутывать? — возразил Белобородов.

— Надо, товарищ Александр, — сказал гость ледяным тоном. — Всю операцию надо провести, чтобы никто никогда не узнал, как на самом деле мы свершили великое дело освобождения трудового народа от сатрапа России. Что непонятно, я потом поясню… А сейчас приведите сюда шифровальщика, а потом с товарищем Юровским мы осмотрим помещение, а с товарищем Филиппом осмотрим дорогу, ведущую в деревню… Коптяки. Урочище Четырех Братьев?

— Место хорошее, сами увидите, — ответил Юровский. А про себя подумал: «Вспомнил. Он похож на раввина из еврейской школы. Вот только борода у ребе была не такая черная… Ему бы еще указку в руки, которой он бил нас по головам».

У подъезда дома они сели в авто и по Главному проспекту поехали к «Дому особого назначения». Было раннее утро, но солнце, поднимаясь над городом, уже сейчас обещало жаркий день, какой был вчера. Зелень садов, прижавшихся к задним фасадам особняков, была покрыта свежей ночной росой. Воздух чистый, особенно у Плотинки, перегородившей реку Исеть. Здесь широкий пруд, а сама Плотинка и скверик вокруг нее — место для гуляний и увеселений местной публики. Для богатых были устроены павильоны с закусками и напитками, столики под тентами на столичный манер. Но и простой народ сюда ходит охотно, ласково называя это место Плотинкой. С одной стороны пруда находится дом с белыми колоннами, мраморными ступенями у парадного входа. Это горнозаводское управление, построенное по проекту архитектора Малахова. С другой стороны возвышается дворец промышленников Расторгуевых-Харитоновых, тоже с белыми колоннами. Здесь высокие окна отделаны полуколонками и лепниной. Вдоль главного проспекта немало двухэтажных зданий, построенных в парадном и дворцовом стилях, уютных особняков, и весь Екатеринбург, распланированный регулярными прямыми улицами с зеленью деревьев по обеим сторонам проезжей части, не может не радовать глаз. Сразу было видно, что жили здесь основательно, зажиточно, добывая золото, руду упорным трудом с тех самых пор, когда Василий Никитич Татищев, посланный сюда Петром Великим, нашел место, чтобы перегородить Исеть именно здесь и начать горнозаводское дело. Он основал город, назвав его в честь Екатерины, любимой жены Петра Первого.

Екатерина в переводе с греческого означает «всегда чистая». Но как жена Петра не соответствовала имени своему по жизни своей, так и город, названный в ее честь, имел тяжелую судьбу.

«Хороший город, — думал гость, не в первый раз проезжающий по главной улице Екатеринбурга. — Он теперь наш, мы назовем его нашим именем».

Авто он приказал остановить за квартал до «Дома особого назначения».

Дом этот был определен для царской семьи заранее. Одной стороной он выходил на широкий Вознесенский проспект, находясь напротив церкви с величавой колокольней, но на солидном от нее отдалении, а другой — на Вознесенский переулок, спускаясь по склону в сторону пруда. Второй этаж был полуподвальным, выходил во двор со стороны переулка и оказался хорошо приспособленным для того, чтобы осуществить все задуманное. Ничего лучше и выбрать было нельзя, потому что дом находится в центре, но в то же время в отдалении, и были у него помещения, скрытые от глаз. К перевозу царской семьи из Тобольска инженеру Ипатьеву чекисты дали два дня на переезд. Он, разумеется, моментально управился со всеми делами и подписал все необходимые документы на передачу своего дома новой власти. Ему и в голову не могло прийти, что его дом понадобится чекистам для царя, царицы, их детей, ведь в городе столько особняков, богаче и удобнее… С другой стороны, Николай II — бывший царь, и ему не подобает роскошествовать. Тогда выбор его особняка, удобного, со всеми службами, вполне подходит.